Дом в пригороде, на ничейной земле между чикагским районом Саутсайд и индустриальными кварталами вокруг электростанции в северо-западной Индиане, они устроили на американский манер, однако Виллем с детства говорил на двух языках – по-английски и по-голландски. Время от времени семья выбиралась на выходные в чикагский Чайнатаун, однако Бел не чувствовала себя там как дома – она говорила на другом диалекте. Впрочем, Виллем рано узнал значение многих китайских иероглифов в их традиционной форме, так, как все еще пишут на Тайване.
Гражданство у него было и осталось двойным, американо-нидерландским. В старших классах он отправился в Нидерланды – сам думал, что всего на несколько месяцев. А вышло, что так там и остался. Двоюродная бабушка Александра и тетушка Мина, осевшие в Гааге, встретили его с любовью; а ему понравилось там, где никого не смущало его сложное происхождение. В Гааге он был просто «индо», каких здесь много. Мало того: здесь нашлась диаспора европеизированных китайцев, имевших много общего с Куоками – и общих знакомых, и деловые связи в Юго-Восточной Азии. Наконец, здесь было немало открытых геев, и вообще к геям относились проще, чем в Америке. Так что, приезжая после этого в США, он уже не «ехал домой» – он был нидерландцем, пересекающим океан, чтобы навестить заморских родственников. Окончив школу, поступил в университет, потом в аспирантуру в Оксфорде и получил степень по международным отношениям со специализацией на сложностях того мира, в котором Куоки жили и по сей день.
Так прошла первая половина жизни Виллема (или то, что он считал половиной в те времена, когда полагал, что после шестидесяти люди уже подводят итоги). Вернувшись в Нидерланды после короткой стажировки в Китае, он увлекся политикой и неожиданно для себя оказался избран в парламент. Был членом умеренно-правой партии, присутствующей почти во всех правительственных коалициях и исправно поставляющей Нидерландам министров. Еще через несколько лет был переизбран и занял