их отличительная сторона, на основании которой можно назвать их князьями-восточниками по преимуществу. Напрасно было бы отыскивать в их деятельности какие-либо резкие черты нововводителей, изменявших прежним княжеским обычаям и преданиям. Мы видим по наружности те же родовые отношения в княжеской семье, т. е. старшему князю наследует его брат (если таковой налицо), и каждый член семьи получает свой удел из общего ее достояния. Но, с другой стороны, нельзя не заметить, что во взаимных отношениях этих членов совершается важная перемена сравнительно с прежним временем. Старший или великий князь пользуется вполне отеческою властью над своими братьями и племянниками. Видна какая-то крепость семьи, какое-то согласие и единодушие, которые в такой степени давно уже не встречались в междукняжеских отношениях Древней Руси. Конечно, немало способствовала этому согласию и отсутствию всяких серьезных распрей та счастливая случайность, что княжеская семья в течение довольно долгого периода оставалась малочисленной, так что самое большее дробление волостей не превышало трех мужских уделов (начиная с Ивана Калиты до Дмитрия Донского включительно). А совместное пребывание членов семьи в стольной Москве и некоторая чересполосность их владений уничтожала вредное влияние и этого небольшого дробления на общий ход дела. Затем решительное преобладание старшего или великого князя над младшими обуславливалось теми сравнительно большими средствами, которые доставляло ему обладание великим княжением Владимирским. Той же малочисленностью княжеской семьи и недолговечностью ее членов обуславливался преобладающий порядок наследства от отца к сыну; из этого порядка встречаем только два исключения, когда наследство переходит к младшим братьям (Ивану I и Ивану II); но при этом случайно старшие братья не оставили мужского потомства. Следовательно, обстоятельства сложились так, что, когда княжеское семейство размножилось, власть великого князя успела окрепнуть и усилиться; прямой переход наследства от отца к сыну уже приобрел свойство предания, привычки; а что особенно важно, население успело оценить выгоды такого перехода и было решительно на его стороне.
Несомненно, что и само географическое положение влияло на усиление и возрастание Москвы, на ее роль собирательницы Руси. Она лежала почти в центре русских областей, со всех сторон была загорожена ими от внешних врагов; на нее не падали их непосредственные разрушительные удары. Северская и Рязанская области отделяли ее от татарской Орды, и на эти украйны налегала главная тяжесть варварского соседства. Однако Москва не настолько была отдалена от степных варваров, чтобы одно географическое положение спасало ее от погромов. Вот тут и сказалось политическое искусство московских князей. Тверь лежала еще дальше от татар, имела географическое положение не менее, если не более, выгодное и вначале явилась счастливою соперницею Москвы в соискании великого княжества Владимирского. И все-таки ее князья не поддержали ни внутреннего
