Она прильнула к нему и замерла. Рихарду казалось, что он чувствует, как колотится ее сердце. Топот и голоса были совсем рядом, он пытался по звуку понять, сколько человек гонятся за беглянкой, но в голове у него все словно плыло. В следующий миг дверь снова распахнулась, и в избушку влетели двое. Еще кто-то явно остался снаружи.
– Где эта тварь? – заорал один из преследователей.
– Кто? – еле слышно откликнулся Рихард, стараясь, чтобы голос звучал совсем слабо.
– Девка. Каторжница.
– Я тут один. Не было никого, да я и не подпустил бы – подцепил где-то в пути горячку, хочу тут переждать, чтобы не тащить заразу дальше.
Рихард знал, что смотрится он сейчас вполне подходяще – начиналась лихорадка, лицо пылало, глаза наверняка сверкали. Да и горячка в самом деле порой волнами прокатывалась и по Истаралу, и по соседним странам.
Вошедшие отступили к двери.
– Тьфу, скотина. Хоть бы предупредил.
– Не успел. Только задремал – и вы тут. Да не бойтесь, вы ж почти не приближались.
– Не было девки, значит?
– Никого не было.
Он выждал несколько минут, и только потом, убедившись, что преследователи и правда ушли, приподнял покрывало.
– Ну, выбирайся.
Девчонка вынырнула. Впрочем, нет, не девчонка, – так ему только поначалу показалось, слишком уж невысокая и тонкая. Сейчас Рихард понял, что перед ним вполне взрослая молодая женщина. Лет двадцати, а то и постарше, наверное.
– Спасибо, – тихо пробормотала она. – Почему ты меня не выдал?
– Потому что вооруженные мужчины не должны охотиться на безоружных женщин.
– Я с каторги сбежала.
– Я слышал.
Она отбросила от лица прядь темных, свалявшихся от грязи волос, и Рихард заметил татуировку на руке. Ничего себе. Не просто каторга, а пожизненная. Девушка перехватила его взгляд, но промолчала.
– А если бы они не ушли? Стали бы меня искать?
– Пришлось бы подраться, – неожиданно улыбнулся он.
– Ты не очень-то выглядишь для драки.
– Ничего, на пару минут меня бы хватило.
– Их там четверо.
– Значит, по полминуты на каждого, – он осторожно подвинулся, приподнимаясь на тюфяке чуть повыше. – Меня зовут Рихард.
Лицо девушки вдруг померкло.
– Я… я не хочу вспоминать свое имя. И врать тебе не хочу, ты меня спас. На каторге меня прозвали Плеткой, пусть будет так.
Прозвище ей, быстрой и резковатой, и в самом деле подходило.
Что же у нее за имя, если даже каторжная кличка лучше этого имени?
– Как скажешь, Плетка так Плетка.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спросила она.
– Вряд ли ты удирала с каторги, прихватив корпию и чистое полотно.
– Не оставлять же тебя так.
– Ничего страшного, не привыкать.
– Точно? – она отступила к двери, свет из проема упал на лицо, и Рихард обратил внимание