– Может, расскажешь? – подталкивает она.
– Нет. – Стефано улыбается и откидывается на стул. – Сегодня мы говорим о тебе, Верóника.
– Ой, перестань. – Ника машет рукой. – Что ты еще хочешь узнать?
– Как ты бросила это занятие?
Ника замирает.
Вопрос Стефано переносит ее в далекий пасмурный день. Дождь моросит, и мелкие капли оседают на лице. Запах сырости наполняет легкие, а на душе скребут голодные кошки.
«Так накорми их!» – последние слова, которые Ника услышала от Карины.
– Это случилось незадолго до моего восемнадцатилетия. У меня было плохое предчувствие. Словно к душе привязали камень и бросили на дно реки, а тебя оставили стоять на берегу и смотреть на свою смерть. Я отказалась пойти с подругой кататься на поездах и пыталась отговорить ее. Но Карина была упрямой. Все закончилось тем, что мы переругались, и она убежала. А на следующий день я узнала, что она попала под поезд. – Ника отводит глаза. Она боится посмотреть на Стефано и увидеть жалость, поэтому предупреждающе поднимает руки с немой просьбой – молчи. – Смерть Карины послужила щелчком, и я словно очнулась от страшного сна. А дальше ты знаешь. Я нашла призвание в фотографиях.
Стефано молчит.
Из‑за тишины джаз на заднем фоне становится громче, и звуки усиливаются. Шипение мяса на гриле, скрежет металла о точильный камень, тихие разговоры персонала. И все замолкает, как только мужчина накрывает дрожащую ладонь Ники рукой. Она рефлекторно вздрагивает и замирает, подавляя привычное желание закрыться в ракушке. Ладонь Стефано горячая, и тепло бежит вверх по кисти и согревает сердце.
– Я ожидал услышать банальную историю о том, как отец привил тебе любовь к искусству, а получил страшную сказку на ночь, – усмехается он, и губы Ники невольно дергаются в улыбке. – Такое следует заесть двойной порцией крема каталана. После мяса, разумеется.
– Значит, ты – сладкоежка?
– Причем гурман! Тирамису, профитроли, эклеры, шоколадное суфле… Я могу долго перечислять.
Ника оглядывает подтянутую фигуру Стефано:
– Да, по тебе заметно. Скоро придется садиться на диету.
Граф смеется, и смех гармонично сливается с контральто певца.
Ника с наслаждением прикрывает глаза и вслушивается в мелодичные звуки. Лишь когда закончится вечер, она поймет. Стефано ничего не рассказал о себе. И ничего не спросил о мистике в ее работах.
В маленькой комнатушке пахнет дымом дешевых сигарет. На перекошенном столе переполненная пепельница. Туда отправляется еще один тлеющий окурок.
Мужчина тянется к скомканной газете и расправляет ее. На первой странице – лицо чернокожей девушки, а в его воображении оно же – только без глаз. Мурашки от предвкушения пробегают по рукам, волосинки встают дыбом. Он снова комкает газету и швыряет в мусорное ведро, стоящее