<…>
У мамы нас двое. Сестру звали Феофанией. Отчим меня вызывает, меня и сестру, помогать ему там, на ссылке, на лесоповале. Меня люди отговорили, у которых я жила, Иван Иваныч с Антониной Павловной: "Зачем это тебе. Он тебе не родной." А сестра поехала. ЧащУ собирать. Он такой сумасшедший работяга. Ему нормы большие давали. Лес пилить. Сестра поработала и двустороннее воспаление лёгких заработала. "Дядя Саша, увези меня." Сделал санки и вёз сколько километров там, чёрт их знает… Такие морозы. Повёз на санках в свою деревню. Привёз, она уже умирает, говорит: "Вы не обмывайте меня мёртвую. Не хочу чтобы меня мёртвую мыли. Чащичкой протопите банку".
Раньше баню вытопят, там обмоют.
Торопит: "Быстрей-быстрей истопите. Ой, скорей!"
Унесли в баню, моют, а она: "Ой, не успею… меня там дожидаются. Окачивайте".
Только из предбанка вынесли, по небу так золотым ссияло, и небо как расщепилось, – раскрылось, – и белый столб…
– Вот, я же говорила, что меня ждут. Вот, чуть успели.
Только в дом занесли, положили, она умерла. Младшая сестрёнка.
Дядька, чужой, в больницу к нам пришёл, сказал: "Сестра твоя умирает. Пойдёшь хоронить?" Это 70 километров пешком. В ночь пошли. Из сугроба в сугроб идём. Ему хоть бы что, а я расписалась… А она ждала, ждала и умерла. Пришли, я села над лицом и всё на неё смотрела, – хоть бы она мне показалась… хоть бы показалась… Долго сидела. Гроб сделал этот дядька. Говорит мне: "Насилу дождался. Ты сидишь и сидишь". Вот тут я в первый раз в обморок упала. Отводились, голову намочили. Повезли её хоронить. Батюшки нету. Разрешил пасаломщик поставить в церковь. Царские ворота открыл. На второй день поп приехал. Приехал, отпел, мы повезли, зарыли. Обратно как шла, не помню, – до террасы бы дойти…
Антонина Павловна: " Долго как ты была". Иван Иваныч вышел, лёгкие послушал: "Ложись спать".
Навалилась тоска. И вот стала она мне являться. И я её жду, что она вот-вот выйдет… Она явится и в подпол… Я лампу зажигаю, она коло меня. Чуть кто стукнет, она пропадает. Я иду на приём, она в приёмную вперёд меня… С больницы иду, она со мной; как молодёжь встретится, она потеряется. Только молодёжь пройдёт, она стоит. Говорит:
– Я так хочу, чтобы Серёжа туфельки сделал…
Серёжа Шараборин с тятей на германской был, вернулся.
Я корову дою, она стоит коло меня, мне радость.
Антонина Павловна два ведра воды принесла с колодца, поставила коло дверей. Огня не зажгли. Я захожу, она бух на меня ведро. За ним второе. Перепугала. Я дрожу. Затащили на печку. Легла, за бабку держусь. Иван Иваныч встал, послухал:
– С лёгкими всё хорошо.
А утром корову доить надо. Встала. А если в баню идти, то как-то жутковато…
Два месяца прошло. Паша видела сон. Сидят на крыше, ну до чего все в золоте, Пашина дочка и сестра моя, Феофания. <…>
Привет! Посылку и письмо получил, спасибо. Хотя, м.б. меня несколько расстроило, что