Стукин сидел на кончике стула и глупо улыбался.
– Что же я буду рассказывать, Лавр Петрович? – отвечал Стукин.
– Как что? Что знаешь, то и рассказывай. А не умеешь рассказывать, так пой. Ну, спой что-нибудь. Спой какой-нибудь чувствительный романс Матильде Николаевне.
– Я не пою-с.
– Как не поешь? У Матильды Николаевны вон даже собачонка Путька поет, когда Матильда Николаевна на пианино заиграет. Путька поет, а ты петь не умеешь? Вздор!
– У кого угодно из служащих спросите, что не умею петь.
– Ты часто бываешь в опере?
– Редко-с… Помилуйте, Лавр Петрович, из каких доходов?
– А вот ежели Матильде Николаевне ты понравишься, если звезда твоя взойдет, то и доходы твои поправятся. Знаешь, Мотичка, он даже бороду обрил сегодня, чтобы тебе понравиться.
– Да полноте вам, Лавр Петрович, оставьте… – остановила Хрустальникова Матильда Николаевна. – Вы холостой или вдовый? – обратилась она к Стукину.
– Как есть холостой, самый настоящий холостой-с. Вот уж Лавр Петрович наводили справки, – отвечал Стукин.
– Одни живете?
– С сестрой-с… Сестра у меня вдова… Но сестру можно и побоку, если ей дать двадцать рублей в месяц.
Она папиросы набивает. Очень многие из наших конторщиков у ней покупают.
– Нет, Стукин, нет, это неинтересно. Ты об чем-нибудь другом… – перебил его Хрустальников. – Ты лучше позабавь чем-нибудь Матильду Николаевну.
– Ей-богу, уж не знаю, Лавр Петрович, как позабавить.
– Расскажи какой-нибудь анекдот.
– И анекдотов не знаю. Разве рассказать вам, как я тонул в прошлом году в Фонтанке?
– Ну вот, вот… Расскажи… Пьяный?
– Я, Лавр Петрович, не пьянствую. Я вина пью самую малость.
– Отлично, отлично! Этим ты можешь снискать расположение у Матильды Николаевны. Так рассказывай, Стукин.
– А вот мы лучше перейдем в столовую. Самовар уже готов. Там мосье Стукин нам и расскажет, – перебила Матильда Николаевна.
– Лив самом деле, – согласился Хрустальников. – Снимайся, Стукин, с якоря и пойдем в столовую. Ты вот что, Мотичка, ты нам хереску бутылочку достань хорошенького. Он хоть и мало пьет, а хереску перед чаем выпьет. Это развяжет у него язык. А то он сидит словно язык проглотил. Так вели хереску.
– Сейчас. Я и сама с вами полрюмки выпью. У меня что-то под ложечкой щемит… – отвечала Матильда Николаевна.
– Ах ты, моя добрая и послушная цыпочка! – проговорил Хрустальников, привлек к себе Матильду Николаевну и поцеловал. – Не смущайся, Стукин, не смущайся, – прибавил он. – Это я на правах отца. Ну, пойдем, пойдем в столовую. А какой, брат, у меня здесь херес, так просто пальчики оближешь! – Хрустальников причмокнул.
Они отправились