– Да какая у нас история? – встрял один из картёжников, долговязый, с седыми непослушными волосёнками и созвездием крупных оспин, пробегающих от лба к носу. – В автобус сел, прогрел, запердел да полетел.
«Запярдель да полятель», так это прозвучало. Судя по говору, седой был из деревенских.
Третий, паренёк в растянутом свитере, в разговор не вмешивался, переводя взор с седого на лобастого.
– Охолонь, дядь Мить, – проурчал здоровяк из своего угла. Набитая окурками кофейная жестянка, стоявшая перед ним на верстаке, звякнула. Уши собаки вздрогнули. – Нешто нам рассказать неча? Подь сюда, чего через весь гараж перекрикиваться-то?
Осмелев, Вадим приблизился. Лобастый протянул ему лапу, огроменную, как у морячка Попая.
– Веня, – представился он. – А те – два раздалдуя.
– Суку Никой кличут, – хохотнул дядя Митя.
– Максим, – соврал Вадим. «Как пулемёт», – присовокупил седой раздалдуй.
Обменялись рукопожатием.
– У меня с собой тысяча, – опомнился Вадим. Веня, поморщившись, отмахнулся. За спиной Вадима дядя Митя неодобрительно крякнул.
– Спрячь, сгодятся, – усмехнулся Веня, и Вадим подумал, что тот напоминает доброго разбойника из сказки. Ему сделалось спокойнее. – Записывать будешь иль так запомнишь?
Вадим вытряхнул из наплечной сумки мобильник и включил диктофон.
– Ну так что ж тебе рассказать, Максим? – протянул Веня, подпирая рукой щёку. Может, у лобастого и был удалой вид, но глаза оставались серьёзными.
– Меня интересует быт простых водителей, их судьбы, то, как профессия отразилась на их жизнях, – нараспев затянул Вадим. Последний раз он плёл чушь столь вдохновенно на университетских экзаменах. – И, само собой, интересные случаи, необычные случаи, которые происходили с вами.
– Был случай! – оживился дядя Митя. – Вышел я на рейс. Ко мне барышня садится. Говорит, денег нет, дядя Митя, а давай я тебе за проезд отсос сделаю? И юбку красную задирает – («задирая»), – а под юбкой ничего. Ну я такой…
– Умолкни, гемор! – гаркнул Веня. Кофейная банка в который раз брякнула. – У него болезнь какая-то в котелке: говорит и говорит, что взбредёт, совсем язык за зубами не держится, – посетовал он.
Следующий час Вадим смиренно выслушивал историю неприметной жизни Вени: немного сельской школы, много армии, дембель, училище, МУП. На втором часу Вадим начал чувствовать себя так, будто и сам провёл за баранкой лет двадцать. Заурядность биографии вгоняла в сон. Веня и сам подвыдохся. Вадим воспользовался паузой:
– А скажи, – (по настоянию Вени они перешли на «ты»), – что за автобус такой номер «четыре»?
Тени на враз затвердевшем лице Вени сделались глубже, словно лобастый попытался спрятаться в них; очертили, как резцами, морщины, превратили лицо в череп.
– Такого нет, – произнёс он изменившимся голосом: глухим, как у погребённого заживо.
– Я видел. – Вадим старался говорить