И тут я заржал во весь голос. Искренне, громко, хлопая ладонями по коленям, сгибаясь, прыская и утирая слезы платком.
Он как закричит:
– Перестаньте смеяться! Вы над чем смеетесь?
Я, икая, честно проговорил:
– Над – ик… вами – ик!
Зиновьев говорит:
– Раз так, я ухожу! Не нужна мне ваша передача!
Кира Прошутинская, ведущая, говорит мне:
– Перестань! Возьми себя в руки!
Я говорю, икая:
– Кирочка – ик! Не могу – ик!
Тут Зиновьев встал и громко вышел из студии.
Кажется, кто-то побежал вслед. Уговаривали вернуться. Но он отказался. Принципиальный человек!
Я этим происшествием не горжусь, конечно. Но и не раскаиваюсь ни капельки.
после юбилея
Штрих к портрету большого поэта
Мой товарищ, журналист из «Комсомолки», рассказывал:
Однажды – дело было в 1970-х – в редакцию пришел Евтушенко. Все столпились в приемной, встречать знаменитого поэта. Он был неимоверно моден, наряден, шикарен. Мало того, он был еще очень разноцветен и пестр. Клетчатый пиджак, расписная рубашка, широченный яркий галстук. Японские часы размером в подкову, с синим граненым циферблатом. Рубчатая подошва оранжевых бутс, ярко-белые носки ну и все такое прочее.
Шум, радость, рукопожатия.
Потом поэт скрылся в кабинете главного редактора.
А мой приятель пошел в свою комнату, дальше работать.
Часа через три ему надо было ехать в ЦК комсомола, чуть ли не к самому товарищу Тяжельникову, первому секретарю. Согласовывать, по поручению главного редактора, какой-то очень важный, принципиальный и актуальный материал.
Вот он сидит в приемной первого секретаря ЦК ВЛКСМ, ждет своей очереди.
Вдруг видит – в приемную входит какой-то скромный мужчина лет сорока с небольшим. Аккуратный чиновничий костюм, белая рубашка, галстук-селедочка, на руках часы «Полет» на узеньком ремешке. Черные начищенные туфли. По виду – типичный райкомовский работник с периферии.
Но почему такое знакомое лицо?
Мой приятель вгляделся и чуть не ахнул: Евтушенко!
Он сначала подумал, что поэту будет неприятно, раз его застукали на такой метаморфозе с переодеванием. Но ничего. Поэт его не узнал, разумеется. Хотя три часа назад они вроде бы здоровались за руку.
Спешу подчеркнуть, что это никак не умаляет творческих и идейно-политических достоинств поэта. Но подчеркивает его социальную умелость.
Что само по себе неплохо, правда ведь?
литературные моменты
Три встречи
Набоков рассказывал, что в 1922 году Пруст и Джойс в Париже случайно оказались в одном такси; Джойс закрыл окно, а Пруст открыл, и они поссорились. Но Набоков все перепутал: это Пруст закрыл окно, ибо всегда боялся простуды, а Джойс, наоборот, открыл. Но поссорились они все равно.
В 1847 году Достоевский приехал в городок Броды, чтобы увидеться с Бальзаком, где вслух