– По-прежнему никаких воспоминаний? – осведомился доктор Адамс, когда в очередной раз остановился возле моего соломенного матраца. На него меня перевели с полмесяца назад, когда одновременно с наступлением декабрьских морозов ажиотаж вокруг моего проломленного черепа стих. Комфортную кровать я вынужденно уступила гончару, украдкой сунувшему этому самому доктору несколько монет, а меня определили вот сюда – спать на холодном полу.
– Нет, доктор Адамс, – ответила я, когда поднялась на окоченевшие ноги. И, скажу честно, при этом меня охватила гордость. Я вновь сделала это самостоятельно и вновь даже не покачнулась.
– Плохо, что ничего не помнишь, – цокнул языком доктор.
Этот мужчина был слишком молод для опытного специалиста, всего-то двадцать пять лет. А ещё он был дурён собой. Нос с горбинкой, лицо какое-то лошадиное и глазки бегающие. Но я его из-за этого жалела. Мне казалось, что будь он посимпатичнее или побогаче, то давно бы устроил личное счастье. Пожалуй, мне так казалось, так как именно обо мне доктор проявлял редкую для себя заботу.
– Даже не знаю, что дальше, Счастливица, – грустно вздохнул он, называя меня придуманным им прозвищем. – Держать я тебя здесь уже не могу, а что с тобой делать, коли документов у тебя нет?
Вопрос документов поднимался доктором Адамсом не впервые. Ко мне даже трижды из следственного комитета приезжали люди, они допрашивали меня, но я ничего не могла рассказать им ни о своём прошлом, ни о том, что со мной случилось. Воспоминание о двух мерзавцах, изувечивших меня, я затолкала на самое дно своей памяти. Да и толку‑то от него? Я не знала их имён и не могла припомнить их внешнего вида. Только голоса. Только голоса я помнила так чётко, как видела сейчас лицо доктора. А вопрос с документами это не решало. Я по-прежнему была никем, а быть никем в Верлонии хуже некуда. Даже в самых глухих деревнях крестьяне старательно берегли карточки, подтверждающие личность, так как иначе можно было попасть на каторжные работы. Лишиться документов было тем же самым как лишиться гражданских прав. И восстановить их в случае потери являлось делом ой каким непростым. Требовалось не менее трёх свидетелей, знающих тебя в лицо, требовалась выписка из книги регистрации родившихся и, самое сложное, магический анализ крови, подтверждающий родство с кем‑либо из близких родственников.
И по этой причине ноги у меня подкосились. Я до смерти испугалась, что всё!
… Что всё хорошее в моей жизни кончилось.
– Доктор, – жалобно простонала я. – Я же могу у вас здесь работать. Я уже помогаю, правда. Вы сами видели, что я мою больных, повязки накладываю, еду разношу…
– У нас для этого рук достаточно.
– Но у вашего аптекаря они трясутся, а я способная. Он не зря дозволяет мне лечебные порошки заместо него готовить, у меня это очень