Сердце застучало быстрее, сбиваясь с ритма.
Я что, стала героиней средневекового романа? Куда, черт возьми, Харон меня засунул?!
– Ah mõrí?
Я повернулась к бережно обнимавшему меня мужчине. Он подал мне кожаный мешок с пробкой… Флягу! Ну точно средневековье!
– Ah hisaráh a bёr?
Я с опаской посмотрела на подношение.
– Я не понимаю.
Он успокаивающе улыбнулся и сделал глоток из фляги.
– Bёr.
– А-а-а… Пить. Бёр значит пить. Да. Хочу.
Я сделала несколько глотков и блаженно зажмурилась, наслаждаясь вкусом воды.
– Ah kãs malt lãshráh?
Я взглянула на мужчину, вытирая губы, но обращался он не ко мне.
Всадники обменялись напряженными взглядами – их глаза замерцали в тени капюшонов – и одновременно ответили:
– Daá.
И что-то было такое в их голосах, что мне захотелось плакать.
Довольно долго мы ехали, сохраняя молчание.
Теперь я сидела в седле, как типичный наездник, прижимаясь спиной к груди незнакомца и наслаждаясь исходившим от него теплом даже через два толстых плаща. Он обнимал меня одной рукой за талию, а второй держал свободно провисшие поводья.
Ветер постепенно стихал и наконец перестал бросать нам в лица пригоршни снега. Арктической равнине это привлекательности не прибавило, но видимость стала идеальной до самого горизонта. Плохо, что разглядывать было особо нечего – панорама представляла собой бесконечные снега. А потому я украдкой рассматривала наш необычный транспорт.
Глаза были не единственной особенностью местных лошадей. У них было по шесть ног, а между ушами загибались небольшие рожки. Они действительно оказались гораздо крупнее привычных мне скакунов, а их тела были более вытянутыми. Под черными шкурами перекатывались мощные мускулы. Снежинки таяли, лишь коснувшись шерсти. Видимо, температура тел лошадок тоже была значительно выше. Я хотела проверить, даже протянула руку, чтобы коснуться шеи нашего скакуна, но так и не решилась. Один из мужчин заметил это и мелодично засмеялся кивая.
– Dal!
Видимо, разрешал. Но я вымученно улыбнулась и покачала головой.
Повязки остальные всадники так и не стянули, и их лица я рассмотреть не смогла, но глаза…
Что-то не так с обитателями этого мира. Их радужки чересчур яркие! У всадника с кинжалом – ярко-зеленые, как молодая листва. У всадника с мечом – ярко-голубые, как небо в солнечный день. В моем мире, чтобы добиться такого насыщенного цвета, носят специальные линзы.
В моем мире… Это что, выходит, в этом мире мои обычные глаза – особенные?
Я закуталась в плащ и спрятала нос в меховой опушке. Ладонь на моем животе напряглась. Мужчина склонился к моему уху и, судя по интонации, спросил:
– Ah sal cadaaráh, mõrí?
И тут же с досадой воскликнул, едва не оглушив меня:
– Mar pütõt! Malt lãsairá!
Всадники засмеялись.