Однажды дед сделал мне лук со стрелами. Я давно о нём просил, и вот, наконец, заполучил то, о чём так давно мечтал. Настоящий, всамделишный лук из гладкой, ещё чуть влажной палки, с которой совсем недавно содрали кору, и которая ещё пахла содранной корой. На концах палки были засечки, сама палка была согнута полумесяцем, а в таком положении её удерживала туго натянутая верёвка. В комплекте с луком шла стрела: тонкая и прямая палочка, рассечённая надвое на одном конце и не заточенная, затупленная и почти безопасная – на другом. Дед быстро научил меня стрелять из этой штуки, и я, наконец, смог начать свою полноценную игру в Робин Гуда. Хороший был лук, и жалел я только о том, что не мог ни перед кем им похвастаться. Кроме Кеши.
Я нашёл его ползающим по лужайке возле его дома и высматривающим что-то в траве.
– Кеша, смотри, мне деда лук сделал! – сказал я, едва успев спешиться с велосипеда.
– Э-э-э-э-э-э!
Кеша был рад меня видеть – с луком или без – и, казалось, совсем не оценил всей зубодробительной восхитительности моей новой игрушки. Мои чувства к этой игрушке были частью меня, а значит и лук был частью меня, и я решил во что бы то ни стало объяснить ему, почему лук – это круто.
– Смотри, из него можно стрелять, вот так. Берёшь стрелу, кладёшь здесь, тут держишь пальцем, потом натягиваешь, и-и-и…
Тетива сыграла свою ноту и выпустила стрелу. Стрела угодила в прогнившую доску стенки старого колодца, отчего я пришёл в полнейший восторг.
– И-и-и-и-и-и! – сказал на это Кеша.
Ему, казалось, тоже всё понравилось. Он пищал, хлопал в ладоши и смотрел на меня так, словно я вдруг нашёл решение всех его проблем. Мне показалось, что я, наконец, достучался до него, что только теперь он по-настоящему понял меня, и мы по-настоящему познакомились. Воодушевлённый этим обстоятельством, я вприпрыжку поскакал к колодцу, чтобы достать стрелу из доски и показать Кеше, на что ещё способен Робин Гуд в моём лице.
Но когда я, вытащив стрелу, обернулся, то увидел, что Кеша снова ползает по земле и залипает в очередную бабочку капустницу, которыми в деревне не удивишь даже самого неискушённого ребёнка, и на которых было плевать даже самым большим ценителям бабочек. Но Кеша глядел на эту белокрылую хрень так, словно это было первое, что он вообще увидел в жизни, и будто бы увиденное было так прекрасно, что на всё остальное смотреть больше нахуй не нужно. Он позабыл и о моём луке, и обо мне, и о том, как я круто только что попал стрелой в эту гнилую доску – обо всём, кроме вот этого, на что он там смотрел.
Я вновь разозлился: на бабочку и на Кешу. Мне хотелось показать ему, что мир не ограничен этой бабочкой и полон других, гораздо более занимательных вещей, которые он обязательно увидит, если оторвёт взгляд от травы. Мне захотелось, чтобы Кеша узрел красоту всего, что его окружает, но для этого, решил я, бабочка должна умереть. Я заложил стрелу, прицелился и, уверенный в том, что попаду в бабочку с десяти шагов, выпустил