Павел рассмеялся:
– Ишь, как повернул!.. Здорово, отче!.. Одним махом на место поставил!.. Спасибо тебе…
Отец Серафим тоже искривил рот в улыбке:
– Пользуйся, на здоровье!..
– Ну, а если серьёзно: вот выйду я, положим, на волю, что первым делом предпринять должен?
– Ничего, – просто ответил батюшка. – Живи себе да радуйся. Но не забывай Господа благодарить.
– И всё?!..
– А тебе мало?.. Скажи, ты куда первым делом стопы свои направишь, когда за воротами лагеря очутишься?
Троицкий растерялся, не понял, к чему батюшка клонит.
– Один в кабак, сломя голову, бежит. Другой – в храм поспешает. Первый – новый срок себе готовит, а второй – к новой жизни готовится. Вот тебе и вся разница.
– Как по-твоему всё легко и просто! Само собой получается! – Павел Петрович в раздумье покачал головой. – Я, видно, до такого понимания сути вещей ещё не дорос. Меня всё сомнения, всё комплексы разные мучают. Я ведь на воле почти девятнадцать лет не был!..
– И что особенного?!.. Да я тебе гарантирую – через пару недель нормальным человеком сделаешься. Честное слово!.. И водочки при случае выпьешь, и на хорошеньких барышень заглядываться начнёшь!..
Павел от души рассмеялся:
– Вот-вот!.. Только барышень мне не хватало!.. Пятьдесят пятый год пошёл!.. Самое время романы заводить.
– А возраст тут не помеха!.. Я только после того, как на Афоне восемь лет в затворничестве провёл, увидал, сколько же красивых девиц на этом свете проживает!.. Каюсь, друже, грешен. Прости, Господи!..
Павел почувствовал, насколько ему стало легче. Умел отец Серафим не то, чтобы утешить, но каким-то чудесным образом облегчить душевные "негоразды", как он любил говорить, напряжение снять.
– И запомни, друже, – он слегка похлопал Троицкого по руке, – тебя не Христа ради простили, не милостыньку тебе подали, тебя – реабилитировали. Признали то есть: ни в чём ты перед людьми не повинен!.. И попомни слова мои – ещё прощения у тебя просить будут. Вот увидишь.
Неделю назад поползло из барака в барак скользкое, труднопроизносимое слово "ре-а-би-ли-та-ци-я". Что оно означает, никто толком не понимал, но на всякий случай, даже наедине, когда никого рядом не было, произносили его шёпотом, не веря и усмехаясь, дабы не показаться слишком наивными, а, проще сказать – дураками. Что такое амнистия, знали все, но с чем её, эту самую "реабилитацию", едят, никому до сей поры попробовать не удалось. Однако таинственное неведомое слово будоражило умы, будило робкие надежды.
И вот позавчера случился в лагере конфуз: вызвали из второго барака вечного доходягу Степана Филимонова – питерского большевика