Студентов кони давят,
и, сжата в пятерне,
нагайка смачно ставит
отметки на спине.
И что призыв к прогрессу,
и что наивный бунm,
когда в нагайке весу,
пожалуй, целый фунт[16].
Отведать вкус нагайки пришлось и Тарасову-Родионову. Местные полицейские околотки были переполнены задержанными, среди них находился и он. Но в суматохе первых минут задержания ему удалось сбежать. «Я, – вспоминает он, – был избит нагайкой конного полицейского, арестован и отведен в полицейский участок, откуда тотчас же бежал, применив дерзкую хитрость»[17]. А какую хитрость он применил, осталось тайной. В отличие от удачно бежавшего Тарасова-Родионова другие студенты поплатились месячным тюремным заточением, многие были взяты под надзор полиции, а некоторые просто отчислены из университета.
Несмотря на то что Тарасов-Родионов был избит и задержан, ему было приятно сознавать тот факт, что он стал причастен к событиям, взбудоражившим весь город, что наравне с другими смело и решительно отстаивал свои права, боролся за равноправие и справедливость. Это укрепило его в правоте своих действий, и он решительней становится на путь более активного участия в революционной борьбе. Первым его шагом на этом пути было вступление в университетский социал-демократический партийный кружок, в котором он за короткое время становится лидером. Не случайно, заполняя 1 июля 1921 г. анкету, «Личный листок» Московского комитета РКП(б), на вопрос: какой партийной организацией принят в члены РКП (больш.), он отвечает: «Казанской организацией, студенческим кружком Р.С.Д.Р.П. в 1905 году, 26 января»[18].
9 января 1905 года, которое вошло в историю, как Кровавое воскресенье, послужило началом буржуазной революции в России. В тот день 140 тыс. петербургских рабочих, обманутых тайным агентом царской охранки священником Г. Гапоном, в мирном шествии направились к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию о своем тяжелом положении. По мирной демонстрации был открыт огонь. «Войска расстреливали их в упор, не щадя стариков, женщин, детей. Более тысячи человек было убито, около 5 тыс. ранено – такова была цена мучительного прозрения пролетарских масс»[19]. Ровно через двенадцать лет, а именно в январе 1917 года, волей судьбы оказавшись на Дворцовой площади в Петербурге, Тарасов-Родионов с огромной грустью вспоминает: «Вот здесь же, об эту пору, двенадцать лет тому назад белая жрчатка офицера сверкнула зеркалом сабли и треснул залп, и треснул снова, раздался дикий иступленный крик, тревожно закаркали взлетевшие с деревьев галки, и кто-то тихо, бессильно завыл, прижимая к замерзшей каменной тумбе навылет достреленный рот с раскрошенным месивом зубов. И морозною ночью какие-то черные тени при шашках и свистках свезли на санях штабелями и наспех зарыли в мерзлых ямах две тысячи закоченевших трупов»[20].
А