И он стал рассказывать, как Рагнар-Рено захватил аббатство Флери и сделал в нем свою резиденцию. Но однажды, как рассказывают монахи, к нему явился ночью сам святой Бенуа. Он был разгневан оргиями, какие Рено устраивал в монастыре, и ударил язычника по щеке. С тех пор на лице Рено осталась эта отметина, как от ожога.
Эмма рассмеялась. Она могла бы рассказать этому Геллону, как на лице Рено-Рагнара появился ожег. Но слова застыли у нее на губах, когда луарский ярл добавил, что скоро Рено лично прибудет к Ролло, и она увидит след от огненной десницы у него на щеке.
Эмма резко повернулась к мужу. Он не глядел на нее, и только молча втыкал в столешницу кинжал.
– Скажи, что это неправда, Ру.
Он лишь пожал плечами.
– Рагнар стал великим ярлом. И он согласен присоединиться к моему походу на франков.
Эмма вдруг ощутила, как все ее тело напряглось.
– Но ведь с ним придет и Снэфрид.
Ролло опять пожал плечами.
– И такое возможно.
Эмма резко встала.
– Ты не сделаешь этого, Ру! Рагнар всегда был предателем, а Снэфрид… Клянусь царицей небесной, я возненавижу тебя, если ты пойдешь на союз с моими врагами.
Ролло резко вогнал лезвие кинжала в стол, сжал его рукоять.
– Я уже послал к нему людей. И не тебе приказывать мне, что делать.
Он говорил жестко. Его глаза потемнели от гнева. Эмма видела это, но ей уже было все равно. Она даже не придала значения насмешливому интересу, с каким наблюдал за ними Геллон.
– Рагнар всегда был врагом. И ты просто глупец, что вновь вкладываешь руку в пасть этого волка. Хотя, может, ты просто истосковался по своей Лебяжьебелой? Но, видит Бог, если ты не отменишь решения… Ничто не удержит меня в Нормандии.
Геллон вдруг расхохотался, забавляясь ситуацией. Ролло же медленно встал, взял Эмму за руку. Она рванулась, но он крепко держал ее запястье. На лице его было то выражение, какое заставляло называть его грозным Ру из Нормандии, а его пожатие само по себе было предупреждением: «Я могу сломать тебе руку, если ты не утихомиришься».
И Эмма вдруг испугалась. Ролло вывел ее из зала. По пути он даже улыбался ей, но его глаза, когда он оглядывался на нее, были темнее ночи.
– Ты рыжая бестия!
Они были одни в пустом сводчатом переходе, и Ролло с силой прижал ее к стене. Она слабо охнула, ощутив резкую боль в пояснице, но Ролло не обратил на это внимание.
– Запомни, Птичка, что я скорее сам выгоню тебя вон, чем позволю делать из меня посмешище. Ты всего лишь моя жена, и если ты еще хоть раз… Клянусь священной кровью Одина – порой я готов пожалеть, что променял на тебя Снэфрид.
Она вздрогнула, как от удара хлыстом. Сердце ее заныло столь сильно, что она даже не придала значения повторной боли в спине