Бесконечно опечаленная этим разговором, Элис рассуждала сама с собой и во многом винила людей старшего поколения. Если бы они лучше понимали своих детей, можно было бы избежать многих бед. Если бы Джулия и ее мать были ближе друг другу, то Джулия могла бы посоветоваться с ней. Но старики так категоричны, так непреклонны в своих суждениях, как-будто сами никогда не были молодыми! Взять хотя бы ее отца! Он всегда говорил, что любит ее, что она – самое дорогое что есть у него, но стоило ей полюбить, как его будто подменили. Он стал упрямым и злым, говорит ей такие грубые, такие ужасные слова, что теперь ей даже не хочется возвращаться домой и видеть его. Конечно, он не такое чудовище как отец Джулии, мистер Стайлз, да и она не такая неприспособленная как Джули. Элис с детства вела дом и выполняла женские обязанности. У нее есть работа и хотя и очень маленькая, но зарплата. В сущности, она могла бы уйти из дома хоть сейчас и обойтись без его одобрения, ей только не хватало смелости порвать с ним окончательно, слишком многое их связывало. Ведь сколько она себя помнила, они всегда жили вместе. Кроме того, отец был таким старым и немощным, что, пожалуй, нуждался в ней больше, чем она в нем. Мистер Барнхем часто болел, и иногда приходилось по целым вечерам сидеть у его постели, давать ему питье и порошки, кормить его, менять ему белье, проветривать комнату. Кто станет делать это, если она бросит его? Если бы он не был таким упрямым, они с Гремом могли бы поселиться в их доме, и оба, по мере возможности, ухаживали бы за ним, и ему не было бы так одиноко как теперь. Как хорошо бы им жилось вместе, если бы не его упрямство!
Все еще смутно надеялась, что отец образумится, Элис выжидала момента, когда у него будет хорошее настроение, продумывала убедительные доводы. Несколько вечеров подряд, она возвращалась домой по-раньше. Ей казалось, что это успокоит его, и он будет настроен не так враждебно. Но дома ее встречало все тоже угрюмое лицо и насупленные брови. Так что она не выдерживала и сбегала на западную улицу, где ее ждали ласки, объятья и любовь.
Старый мистер Барнхем не спал ночами. Дочь шла по скользкой дорожке, он видел это вполне определенно. Следовало поговорить с ней, образумить ее, в этом он видел долг отца, но ему не хватало выдержки. Мешала гордость и старческая раздражительность. Он видел, что не имеет на дочь прежнего влияния, и это глубоко уязвляло его самолюбие. Каждый вечер старик давал себе слово быть более терпимым в разговорах с дочерью, но утром, глядя как она тщательно наряжается, как долго вертится перед зеркалом, очевидно, чтобы произвести впечатление на этого проходимца, сердце его закипало, и он говорил ей гадости. Когда она уходила в слезах, он корил себя за несдержанность и снова клялся, что вечером, когда она вернется, он будет говорить с ней иначе. Но вечером все повторялось, и ему никак не удавалось донести до нее свои тревоги и образумить