В Крыму стоит Сапун-гора,
Ты у неё спроси.
Весна ночной миндаль зажгла,
Суля душе звезду,
Девице – страсть и зеркала,
А юноше – судьбу.
Полна долина под горой
Слезами и костьми.
Полна долина под горой
Цветами и детьми.
Сбирают в чашечках свинец
Рои гремучих пчёл.
И крикнул сын: – Где мой отец?
Я зреть его пришёл.
Гора промолвила в ответ,
От старости кряхтя:
– На полчаса и тридцать лет
Ты опоздал, дитя.
Махни направо рукавом,
Коли таишь печаль.
Махни налево рукавом,
Коли себя не жаль.
По праву сторону махнул
Он белым рукавом.
Из вышины огонь дохнул
И грянул белый гром.
По леву сторону махнул
Он чёрным рукавом.
Из глубины огонь дохнул
И грянул чёрный гром.
И опоясалась гора
Ногтями – семь цепей.
Дохнуло хриплое «ура»,
Как огнь из-под ногтей.
За первой цепью смерть идёт,
И за второю – смерть,
За третьей цепью смерть идёт,
И за четвертой – смерть.
За пятой цепью смерть идёт,
И за шестою – смерть,
А за седьмой – отец идёт,
Сожжён огнём на треть.
Гора бугрится через лик,
Глаза слезит свинец.
Из-под ногтей дымится крик:
– Я здесь, я здесь, отец!
Гора промолвила в ответ,
От старости свистя:
– За полчаса и тридцать лет
Ты был не здесь, дитя.
Через военное кольцо
Повозка слёз прошла,
Но потеряла колесо
У крымского села.
Во мгле четыреста солдат
Лежат – лицо в лицо.
И где-то тридцать лет подряд
Блуждает колесо.
В одной зажатые горсти
Лежат – ничто и всё.
Объяла вечность их пути,
Как спицы колесо.
Не дуб ли нá поле сронил
Листок свой золотой,
Сын буйну голову склонил
Над памятной плитой.
На эту общую плиту
Сошёл беззвёздный день,
На эту общую плиту
Сыновья пала тень.
И сын простёр косую длань,
Подобную лучу.
И сын сказал отцу: – Восстань!
Я зреть тебя хочу…
Остановились на лету
Хребты и облака.
И с шумом сдвинула плиту
Отцовская рука.
Но сын не слышал ничего,
Стоял как в сумрак день.
Отец нащупал тень его —
Отяжелела тень.
В земле раздался гул и стук
Судеб, которых нет.
За тень схватились сотни рук
И выползли на свет.
А тот, кто был без рук и ног,
Зубами впился в тень.
Повеял вечный холодок
На синий божий день.
Шатало