Потом я понял: что-то не так.
Ничего из того, что я делал, не помогало продвинуться к берегу. Ни слаженные движения брассом, ни отчаянный рывок кролем перед финишем, как учил тренер в бассейне ЦСКА. Я напрягал руки так, что, казалось, сухожилия вот-вот лопнут и вырвутся сквозь подушечки пальцев. Ноги налились тяжестью, и сколько бы я ни бился, желтый поток с металлическим привкусом продолжал затягивать, скручивать меня винтом. Кисловато-свинцовая вода во рту, в горле, в носу. Но мысль приходила только одна: «Лучше сдохнуть, чем позвать на помощь, когда они смотрят».
Я точно помнил, что наверху – прозрачное небо, я даже видел его краешком сознания, но тело уже поддалось, провалилось куда-то вниз, одержимое удушающей настойчивостью реки.
«Неужели это происходит так просто? Смерть такая простая?»
«Если попал в обратное течение, не пытайся сократить расстояние, плыви вдоль течения», – раздался вдруг в голове голос Гирса.
Точно!
Я перевернулся на спину, чтобы передохнуть, и осторожно, экономя силы, начал грести вдоль реки.
Довольно скоро меня перестало отбрасывать назад, кажется, я успел удивиться, и в этот момент колено ткнулось во что-то мягкое. Потом второе. Рука нащупала илистую жижу. Течение относило меня ближе к берегу.
– Филипп! – Вика кричала, как обычная девчонка.
Я почему-то думал, что она не может просто кричать.
Стоя по колено в воде, она протягивала мне руку. Я плохо соображал, что происходит, видел только, что мокрый подол сарафана прилип к ее ногам, мешая двигаться.
Наконец, она поймала мои пальцы, потом запястье, вцепилась намертво и так сильно потянула к себе, что я, и так переминаясь почти на четвереньках, едва снова не упал лицом в воду.
Земля на берегу оказалась очень твердой, похоже, я никогда раньше не чувствовал, насколько земля по-настоящему великолепно твердая. И уходящая из-под ног.
Я осел на траву, закашлялся, хватая ртом воздух. В груди болело. Больше всего я боялся, что меня вырвет. Но ничего, обошлось.
Вика сбегала куда-то, вернулась и положила мне под голову полотенце. Потом опустилась рядом, уставилась на меня. Я очень хорошо видел ее ресницы, пушистые, почти прозрачные на солнце над кромкой ореховых глаз.
На мгновение она замерла, затем наклонилась и поцеловала меня, подминая мои губы своими – мягкими, летними губами.
Тут в глазах помутнело, свет померк, и сознание покинуло меня.
– Один в поле не воин – самая большая глупость на свете. Она придумана какими-то инертными людьми, – сказал Александр Львович, разливая ледяную водку по рюмкам. – Человек полностью несет ответственность за свою судьбу. Страшно, конечно, но как иначе?
«Лучше и не скажешь».
Только мы решаем, какой будет наша жизнь. Гирс собственным примером доказал, как много может сделать один человек. Сколько жизней он уже спас? Если вдуматься, среди спасенных были и жизни государственных людей, влияющих на ход истории… тем летом, казалось, я становился способен разглядеть очертания своего будущего, нащупать,