А Полина боялась за Марусю.
Однажды она кинулась защитить маму, но тут же отлетела, ударилась о стену и уже в следующее мгновение, хватая ртом воздух, увидела сладкий, с оттяжкой, почти неспешный удар отцовского кулака по Марусиному лицу, услышала, как клацнули ее зубы. Полину вырвало прямо там, в прихожей, и, поскальзываясь на собственной рвоте, она уползла в комнату, забилась под кровать и лежала в темноте, пытаясь справиться с собственным телом, которое выкручивало сильной, неуемной дрожью.
– Мама, пожалей меня, пожалей нас…
Полина не знала, что еще сказать, как уговорить Марусю оставить отца.
Маруся обычно гладила ее по голове и терпеливо объясняла:
– Полечка, никогда не мешай ему, слышишь? Он же не в себе тогда был… мог и тебя задеть…
– Но, мам, как ты можешь его любить?
– Послушай, твой папа хороший человек, просто очень несчастный, – снова и снова терпеливо объясняла Маруся. – Ты пойми, он так настрадался в детстве. И даже не от побоев. Он так мучился, так боялся, так долго жалел свою мать и совсем ничем не мог ей помочь! Понимаешь? Ничем! И вот с тех пор-то он ненавидит самую суть страдания. Самое донышко… Он ненавидит страдания и страдальцев. И слабость тоже. У него на это… как бы это сказать… аллергия, вот.
Маруся гладила Полинину светлую макушку.
– Дай поцелую тебя вот сюда, в маковку… Ну так… Понимаешь, Полечка, он злится, потому что я ему как заноза в сердце. Любит он меня, боится за меня, и все уму-разуму пытается научить, да уж поздно… Может быть, он и не понимает, что я никогда не откажусь от него. Как отказаться от мужа-то? Грех и предательство это… Эх, Поля, не может он поверить в мою любовь. Вот и проверяет.
В хорошие времена, которые иногда продолжались по нескольку месяцев (обычно они наступали, когда Алексею прилетала непыльная работа от людей, «держащих» город N, и Алексей выручал шальные деньги), Маруся ходила как королева. Откуда-то муж доставал ей французские духи, шелковые платки, колготки и туфли. Девочки были одеты лучше всех в школе, и этим райским временам радовалась вся семья. Но предсказать, когда они закончатся, никто никогда не мог.
Разве что бабушка Люся. Но она хранила молчание. А может, не знала, что сказать.
Людмила Алексеевна не сразу махнула рукой на свою дочь.
Несколько лет она скандалила, караулила, не пускала Марусю домой, потом трудолюбиво уговаривала, пыталась писать заявления, подключать связи, но все усилия как о стену разбивались о Марусину слепую любовь.
В конце концов, сообразив, что «так уж устроена Марусина душа: желать всегда находиться на грани жизни и смерти и получать от этого удовольствие», Люся отступила, прекратив всякие попытки спасти ее. А может быть, сделав однажды один из своих раскладов на Таро, Люся увидела там нечто такое, с чем бессмысленно бороться и чего нельзя избежать.
Освоив