Женских туфелек за свою жизнь он держал в руках немало. Как и неоднократно пил из них вино. И выпил столько, что, если бы можно было слить его вместе, не хватило бы самой большой посуды в Вавельском замке. Но ничего, подобного этой туфельке, ему никогда не попадалось. Она была не просто миниатюрной, а до того изящной, что, казалось, ничего подобного ей нигде не найти. У короля появилось такое впечатление, что туфелька не сшита из профессионально обработанной кожи, а сделана на одном дыхании – так у стеклодува из расплавленной массы получается чудесная чашка или горлышко сказочного сосуда. Сигизмунд не чувствовал ее веса – будто пушинка лежала на его ладони. Когда же повертел ее в руках, высокий каблучок из золота показался ему спичкой, выточенной мастером из драгоценного металла.
Но то, что по-настоящему могло ошеломить, ожидало его впереди. Глянул Сигизмунд внутрь – и сердце дрогнуло: туфелька сохранила отпечатки пальцев своей хозяйки.
Опытный ловелас от умиления готов был пустить слезу. Но он был не один, при людях короли не имеют права плакать. Даже когда очень хочется. Пускай и от умиления. Короли должны быть во всем сдержанными: в принятии решений, в отношениях с окружением, в ежедневных делах, в поступках и выражении любви.
Впрочем, последнее к настоящим королям не относится. Им позволено то, что не только не позволено смертным, но также не позволено ненастоящим королям.
– Матка Боска! – только и промолвил Сигизмунд.
Он был не в состоянии сказать еще что-нибудь. Его восхищение портретом Бонны, умиление от увиденной туфельки загадочной итальянки не оставляли никакого сомнения, что король хочет видеть эту женщину. И не только видеть, а готов упасть перед ней на колени, только бы согласилась стать его женой.
В это же время проводилась «обработка» Бонны Сфорца. Да и она сама понимала, что дальше оставаться одной нет смысла: как-никак, а ей шел уже двадцать четвертый год.
А на такую мелочь, что будущий муж был почти на тридцать лет старше, внимания не обращала. Ни она первая, ни она последняя оказывается в подобном положении. И, кажется, еще никто особенно не жаловался. А если что – прекрасная итальянка при этих мыслях улыбнулась, – то и самой королеве не так уж грешно скрасить семейную жизнь более острыми ощущениями где-нибудь на стороне.
Дело шло к свадьбе.
Дело свадьбой и завершилось.
Женой и мужем Бонна Сфорца и Сигизмунд стали 18 апреля 1518 года.
Наблюдая за ними в этот торжественный момент, только тот, кто не имеет совести, мог бы утверждать, что они несчастливы. Да и позже нельзя было сказать, что Сигизмунд не любит Бонну. Он любил ее по-своему, как и подобает настоящему королю. А потому не забывал не только о существовании Катажины Костелецкой, но и о других своих любовницах.
Бонна, как оказалось, особенного внимания на это не обращала, ведь знала, что в Италии нравственные правила поведения еще менее строгие. Да и не слишком много было у нее времени, чтобы этим заниматься. Начали появляться