– А меня Эриком зовут, – представился он.
– Стал быть, и впрямь не русской, – утвердился в своей правоте таинственный Козьма и строго прибавил: – А по мне, хошь как зовись, тока не стони боле. Дай покою.
Помолчали. Потом Эрик, переждав накатившую волну дурноты и головокружения, возобновил разговор. Невмоготу ему было сидеть в вонючем порубе, да еще и молчать:
– Козьма, а, Козьма! – позвал он.
– Чё? – нехотя отозвался тот.
– Подойди поближе.
– От же ты – башка дурья, – сокрушенно вздохнул Козьма. – Сказано, в колодках я. Коли те надобно, так сам и подойдь.
– Остряк-самоучка, – буркнул Эрик, но все же пополз на голос. Преодолев пару метров, он наткнулся рукой на какую-то массивную деревяшку, а вернее сказать, тяжелые деревянные оковы, из которых торчали босые ноги. Ну и дела. Так вот про какие колодки он лопотал.
– Полехше, – дернулся невидимый Козьма, пытаясь отстраниться, когда Эрик задел его пятки. А тот, не зная, что и думать, нащупал стену и уселся рядышком.
– Это за что ж тебя так упаковали? – в замешательстве спросил он.
– Вестимо, за што – за недоимку, – как нечто само собой разумеющееся, сообщил Козьма.
– Выходит, ты – злостный уклонист, – попытался пошутить Эрик.
– Чё? – переспросил колодник.
Эрик, призадумался: как бы донести до собеседника смысл понятия «злостный уклонист».
– Ну, это тот, кто не желает платить… – начал было он, но запнулся, сообразив, что, хоть они с этим человеком и говорят вроде бы на одном языке, тот вряд ли сможет его понять. Тогда, бес его разберет, из каких соображений, Эрик зачем-то ввернул подзабытое старинное словечко, – …дань. Уразумел?
– А то! Чё жа не уразуметь, – оживился Козьма, заведясь с полуоборота, – видно, тема была ему близка и понятна, – и принялся горячо доказывать: – Тока я десятину отдал, как положено, а тиун причепился – ищо неси. Дело-та кузнечное, хоша и верное, а лишнева ни с каво брать не положено. Да и откуда ему взяться, избытку, кады у меня, эвон, детишков пятеро – мал мала меньше, от земли не видать? Эт, грю, што жа, последнее отдать, а самим голодом сидеть? А он: то дело не мое. Отдай, а тама, как хошь, так и сиди. Слово за слово. Он меня плетью, а я на кулачках биться горазд, ну и… Вот сижу поколь – княжьего суда дожидаюсь.
Выплеснув наболевшее, Козьма вздохнул с некоторым облегчением. Понятно дело, выговорился человек, отвел душу. Только вот Эрику от этого легче не стало. Чего уж лукавить – он был близок к отчаянию. Что за фигня? Где я? Куда меня нелегкая занесла? – вопрошающе уставился он в темноту. Темнота безмолствовала.
И, главное, ни черта ж не помню: где был, что делал, прежде чем сюда угодить, продолжал теряться в догадках Эрик. От нервного перенапряжения клетки мозга ожили и активизировались. Из недр памяти помаленьку стали всплывать кое-какие обрывки событий, которые, в конце концов, выстроились в цепочку: суббота, Коломна, «Аэроград», прыжок, взбесившийся альтиметр и… Будучи опытным парашютистом, он не мог не знать, чем заканчиваются подобные