Людовик не отличался громким голосом, поэтому Вильгельм, епископ Пуатье, зачитал прокламацию о снисхождении, когда Людовик и Сугерий стояли рядом с ним. Толпа во дворе разразилась радостными возгласами и криками облегчения и благодарности. Женщины рыдали и прижимали к груди детей. Мужчины обнимали жен и сыновей. Людовик наблюдал за всеобщим ликованием без тени улыбки. Теперь, когда приехал Сугерий, все решат, что это он так устроил, а король оказался в его тени, хотя недавно готовился стоять на солнце.
Пока он слушал клятвы и обещания людей, чьих детей он так великодушно освободил, Людовик чувствовал, как недовольство ложится на его чело свинцовым венцом, отчего нестерпимо разболелась голова. Когда двор опустел, король удалился в свои покои, намереваясь побыть в одиночестве, но Сугерий последовал за ним и закрыл за собой двери.
– Я не сказал вам раньше, сын мой, потому что не хотел отвлекать от дел, – тихо и доверительно произнес аббат, – но, когда я уезжал, королеве нездоровилось.
Людовик с внезапной тревогой вскинул голову.
– Что значит – нездоровилось?
– Ей стало плохо, и она упала без чувств после мессы на престольном празднике в Сен-Дени. – Помолчав, Сугерий тяжело вздохнул. – Сир, я с сожалением должен сообщить вам, что у нее случился выкидыш.
Встретив печальный взгляд Сугерия, Людовик отшатнулся.
– Нет! – Он затряс головой. – Нас благословила сама Дева Мария!
– Искренне сожалею, что был вынужден принести вам эту весть. Воистину, мне очень жаль.
– Я не верю!
– Тем не менее это правда. Вы знаете, что я никогда не посмел бы солгать.
В душе Людовика словно разверзлась огромная пропасть – как будто кто-то обеими руками раздвигал его грудную клетку и тянулся внутрь, чтобы вырвать сердце.
– Почему? – воскликнул он и наклонился, стиснув себя руками за плечи. Мир, который он считал таким совершенным, оказался обманом. То, что Святая Дева Мария даровала в Ле-Пюи, она же и забрала, и Людовик не знал на то причины. Если это случилось в праздник Сен-Дени в его собственном аббатстве, значит, это знак. Он делал все возможное, чтобы подчиниться Божьей воле и быть хорошим королем, выходит, виновата Алиенора. Однако она так прекрасна, как горный хрусталь. У него закружилась голова. Сугерий все утро носил в себе эту новость, поджидая подходящего момента, чтобы открыть ее, – знал и молчал!
Сугерий произносил слова утешения, увещевал, но для Людовика они звучали бессмысленно, и он обнаружил, что готов возненавидеть невысокого священника.
– Убирайся! – всхлипывая, крикнул он. – Пошел вон!
Людовик огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы запустить в аббата, но под рукой оказалась лишь деревянная фигурка Богородицы, и хотя он и был переполнен гневом и страхом, все же удержался, лишь сжал ее в кулак и потряс статуэткой над Сугерием.
– Так не должно быть! – рыдал он.
– Сир,