Перегрин, стоявший рядом, негромко спросил:
– Что такое?
– Не знаю.
Я попытался было протиснуться через толпу, но фигура в черном сгинула бесследно. Затем герольды возвестили появление королевы, и все, кто только ни был в зале, тут же принялись, толкая друг друга, продвигаться вперед. Сердитая реплика, брошенная в мой адрес, напомнила, что я задерживаю очередь. Я поспешил к столу, на который указал мне раздраженный дворецкий, чуть ли не вырвавший из моих рук приглашение. Место мое оказалось недалеко от помоста: достаточно близко, чтобы наблюдать за всем происходящим, не вызывая ни малейших подозрений.
Перегрин оглядел один-единственный стул, предназначенный для меня.
– А мне стоять, что ли?
– Как любому оруженосцу. Будешь подавать мне салфетку и подливать в кубок.
– Восхитительно. А ты будешь бросать мне огрызки жаркого, как собаке.
– Ты сможешь поесть, как только…
Я смолк, увидев, что к помосту направляется Симон Ренар, сопровождающий королеву. Мария облачилась в тяжелое бархатное платье цвета охры с отороченными мехом рукавами; волосы ее под чепцом были разделены на две части. В руках она сжимала бутоньерку из шелковых фиалок. Инкрустированное сапфирами распятие покачивалось над ее узким корсажем, когда она проходила мимо застывших в почтительном поклоне придворных. За королевой шли дамы из ее свиты. Джейн Дормер вела своего любимца Черныша на туго натянутом поводке. За ней следовала Сибилла Дарриер в платье из ярко-алого бархата, высокий воротничок платья был расшит гранатами, и камни вспыхивали отраженным светом канделябров и факелов.
Дамы расселись за ближайшим столом. Несколько вельмож из габсбургской делегации присоединились к королеве на помосте, в том числе и Ренар, который сел через одно место от Марии. По левую руку королевы – на почетном месте – устроилась костлявая дама в старомодном наряде из узорчатого дамаста и остроконечном гейбле.[1] Она обладала внушительных размеров носом и пронзительными, узкими, как щелочки, голубыми глазками. Соседом этой дамы с другой стороны оказался молодой красавец, броско разряженный в черно-белый атлас; его короткий, шитый по французской моде плащ был скреплен на одном плече изысканным галуном.
– Это он! – прошептал мне на ухо Перегрин. – Тот самый «милый кузен»!
Так я впервые увидел Эдварда Кортни, графа Девона. Мне подумалось, что он должен пользоваться успехом у дам: хорошо сложен, широк в плечах и в груди, с густыми золотисто-каштановыми волосами, того же цвета холеными усами и модной раздвоенной бородкой. Внешний вид Кортни оказался для меня полной неожиданностью: мне бы и в голову не пришло, что человек, столько лет проведший в Тауэре, может выглядеть таким цветущим и крепким; привлекательность его лица портила разве что капризная