– К окну не подходить! – рявкнул Хрунов Вейцлеру, хотя прекрасно видел, что тот, проходя из кухни в спальню, даже не приблизился к черте, за которую было запрещено переступать.
Вейцлер вздрогнул, повернулся к охраннику:
– Вы не могли бы… потише. Ребёнок спит.
Хрунов вскочил со сжатыми кулаками, но вовремя опомнился, тяжело дыша, сел опять на своё место.
Как же он ненавидел этого Вейцлера, и его всегда молчащую жену, и его больного урода-ребёнка. Ох, с каким удовольствием он взял бы «в кулачки» этого жидёнка. Как он это делал в тюрьме. Нет, не убивал, конечно. Нельзя. Но увечил знатно. Сначала – в живот, чтоб глотал воздух как рыба, выброшенная на берег. Потом – ладонью по уху, чтобы лопнула перепонка, а потом ногами – как тряпку… И вчерашний гордец – стоит рукой махнуть – дрожит, дёргается в страхе, как забитая скотина: «Не бейте!» То-то, не бейте. А кто тебя просил народ мутить, а? Да, были времена… Однажды только перестарался Хрунов, или очень уж хлипким оказался арестант. Чуть вообще не уволили. Хорошо, земляк помог, взял к себе, а то бы вся служба кошке под хвост.
Но ничего, мы своё возьмём. Хрунов чувствовал, как растёт, переполняет душу злоба. А то ходят и молчат. Точно невиновные. Что сам. Что жена его. Будто он, Семён Хрунов, их чем-то обидел. Говорить, видишь, даже не хотят. Считают ниже своего достоинства. Ничего, пойдём на бульвар, я тебе припомню эту пуговицу, гадина. Посмотрим, как тогда заговоришь. Впрочем, что ждать воскресенья! Хрунов уже не мог себя остановить. Он кинулся в прихожую и вернулся оттуда с плащом Вейцлера.
– В воскресенье вам не будет жарко, господин бомбист?
Что-то в голосе охранника, видимо, насторожило арестованного. А тот уже шагнул к нему вплотную:
– Не задохнётесь?
И, с треском вырвав верхнюю пуговицу, бросил под ноги Вейцлеру. Тот отшатнулся.
– Что вы себе позволяете?
Из спальни выглянула испуганная Соня:
– Что тут происходит?
Хрунов схватил Вейцлера за грудь, рванул на себя и замер. Из прихожей донёсся стук в дверь.
46. Авария
…Коляска неслась, подпрыгивая по булыжной мостовой. Забившись в угол, Гринберг поглядывал на строгие, сосредоточенные лица агентов.
– Погоняй! – крикнул Харлампиев.
Сидевший рядом с кучером агент толкнул его в бок.
– Тебе сказано!
Тот забурчал что-то невнятно в ответ. Агент хватил его кулаком. Кучер подскочил на козлах, закричал плачущим голосом:
– Чего дерёшься?
– Погоняй! – рыкнул агент.
Впереди из подворотни ломовик подавал задом телегу с увязанной мебелью и перегородил дорогу. Кучер, чтоб