Её семью выслали во Фракию[54], у них отобрали все наследственные земли, а имущество передали в казну императора. В нужде и скитаниях по чужим домам умерли отец, мать, бабушка Анаит. Она осталась одна со старенькой мамкой-кормилицей, она страдала, мучилась от холода, сырости, недоедания. И во всех бедах её виновата была эта кичливо-заносчивая, цепкая, не знающая жалости и равнодушная к слезам гордая страна – держава ромеев. Когда не осталось ничего иного, Анаит с мамкой пришли в Константинополь, здесь думали они обрести пристанище. За убогое жильё приходилось дорого платить, мамка подрабатывала шитьём, но этого не хватало. Опять они недоедали, опять едва сводили концы с концами, опять уныло тянулись безотрадные дни. На отчаянный шаг решилась Анаит, за звонкие фоллы[55] услаждала она в тавернах квартала Зевгмы моряков-простолюдинов. Иногда ей попадались и состоятельные любители женских прелестей, тогда в её доме появлялась хорошая еда или красивое платье. А потом… Анаит не знала, откуда проведал о её бедах этот велеречивый молодой чиновник, армянин, назвавший себя Катаклоном.
Он был красив, обаятелен, но… Анаит поняла с самого начала: он был ромей, он был частью той жестокой кровожадной силы, убившей её родных. И она отказала ему… Потому что не могла не отказать.
Тихо потрескивала в медной чаше толстая свеча. Подперев ладонью голову, сидела Анаит за столом и грустно смотрела на мятущееся жёлтое пламя. Вот так и они, люди, мечутся, спешат куда-то, всё стараются успеть в жизни. А сама жизнь – она подобна этому тусклому огоньку, этой свечке – сгорит, и нет её. Многое пришлось вынести, многое претерпеть юной Анаит, и хотелось ей верить, что наступят иные, лучшие времена. Нельзя человеку жить без веры.
Смахнув с длинных ресниц слезу, девушка слабо улыбнулась.
8
С длинной секирой в руках, облачённый в лёгкую дощатую бронь, в крылатом шеломе на голове, застыл Любар у высоких дверей одного из императорских покоев. Мимо проходили надменные вельможи в долгих одеяниях, знатные матроны спешили на приём к императрице, служители дворца сновали взад-вперёд с золочёными подносами, на которых возлежали изысканные кушанья.
Начальник этерии, куропалат Гаральд Гардрад каждое утро, гремя доспехами, проверял посты и скупо отчитывал, если замечал какой-нибудь непорядок. Любару нравился этот казавшийся прямодушным суровый воин. Говорили, что он наследник престола далёкой страны нурманов, был изгнан, искал пристанище в Киеве, при дворе князя Ярослава, посватался к его средней дочери Елизавете, но получил отказ и с горя отправился на поиски подвигов и богатства. Один раз Любар слышал в таверне, как, играя на гуслях, воспевал Гаральд красу некоей северной девы.
Со временем служба, хотя и не особенно обременительная, наскучила молодому русу. Он чувствовал, что становится словно бы частью этого огромного дворца, навроде какой колонны, скульптуры или красивого кувшина. Важные патриции не обращали на него внимания, беседуя между собой на самые