Сразу же после издания «Трагедии адмирала Колчака» этот труд вызвал бурную полемику в кругах русской эмиграции: многие хвалили книгу и ее автора за справедливую оценку Колчака и Белого движения, другие обвиняли Мельгунова в предательстве «демократических традиций» и реабилитации адмирала Колчака. На это историк отвечал следующими словами: «Я хотел бы слышать возражения, основанные на фактах, а не на теоретических рассуждениях, которые исходят притом исключительно только из традиционных догм и предрассудков… Хуже всего вуалированное прошлое».
Ясно, что и в советское время замалчивавшийся труд Мельгунова вызывал самую резкую критику, причем это делалось мимоходом, чтобы не привлекать к нему внимание. Пример тому – несколько «глухих» упоминаний о работе Мельгунова в самом значительном советском исследовании «колчаковщины» – книге Г.З. Иоффе «Колчаковская авантюра и ее крах» (М., 1983). В ней автор, рисуя адмирала только черными красками, а его власть «кровавой военно-монархической диктатурой», назвал «белоэмигрантского историка» Мельгунова «апологетом Колчака».
Был ли таковым историк? Ответ очевиден. Несмотря на то что, по собственным словам историка, он относился к фигуре Колчака с «величайшей симпатией», его книга отнюдь не панегирик, она не рисует безгрешного, никогда не ошибавшегося «национального вождя», не создает ему ложный «апофеоз», а предлагает читателям хорошо взвешенный образ человека, принесшего «свои личные интересы… в жертву общественному долгу». Знаменательны следующие слова автора: «Может быть, на месте Колчака могли бы быть другие, лучше, но их не было. В исторической обстановке того времени судьба во всяком случае выдвинула именно его… Пусть велики будут ошибки Верховного правителя! Допустим, что именно эти ошибки привели к крушению государственного режима, им возглавляемого», однако «он был чище и идейнее других» и уж тем более «выше своих судей».
Историк ставил перед собой задачу развеять «все то темное и мрачное, что выступало так часто вопреки воле вождей на фоне борьбы, светлой и и героической, за восстановление России, и что скопилось около личности российского Верховного правителя». Но он старался все-таки писать не о «личной драме» Колчака, а о трагедии всей России, «трагедии всего того движения, которое превратило в глазах одних Колчака в национального героя, а для других связало его имя с неудачной «антрепризой».
Уже