Считаться важной персоной было очень важно! Если эти дикари сочтут его таковым – если их получится убедить в этом, – они возьмут его в плен ради выкупа. А вот экипаж на палубе… они, несомненно, отправятся на галеры джадитов и умрут, работая веслами. Если их еще не выбросили за борт. Так принято в этом мире. Ашаритские корсары на всем Срединном море делали то же самое.
Ты всегда рискуешь, выходя в море, и не только из-за штормов.
К тому моменту, когда двое пиратов, пахнущих пивом, рыбой и потом, ворвались в каюту, Курафи ибн Русад был готов. Оказалось, что один из них умеет читать по-ашаритски (да будут благословенны звезды-хранительницы!), и с ибн Русадом обошлись не слишком жестоко. Не продали его на другую галеру и не приковали к банке на собственной.
Корабль забрали себе варвары. Их едкая вонь стояла повсюду. Крупные мужчины, некоторые с русыми или рыжими бородами, но большинство с черными. Либо охваченные гневом, либо дико хохочущие – ничего среднего. На второй день ибн Русад рискнул открыть дверь своей каюты и осторожно подняться наверх, чтобы спросить, что они намерены с ним сделать.
Его ударили по спине дубинкой так сильно, что он упал на палубу. Два человека сразу же подняли его и с грохотом сбросили обратно вниз. Он заработал синяки в нескольких местах, ударился головой и правым плечом о доски.
Больше он на палубу не поднимался. Он не знал наверняка, что произошло с четырьмя его телохранителями, но был совершенно уверен, что те мертвы или гребут на галере, которая захватила корабль. За них не заплатили бы выкупа.
Ему приносили кишащую личинками еду и чашку кислого эля дважды в день. Он заставлял себя есть, выуживая личинки. Никто с ним не разговаривал. Он понятия не имел, куда они плывут. Бумаги у него отобрали, и ему нечем было писать. Он испражнялся в ведро при необходимости; утром ведро выносили, а потом оно стояло в каюте и воняло, весь день и всю ночь. Окно было слишком маленьким, чтобы пленник мог избавляться от собственных отходов. Он попытался, но ветер отбросил их обратно, на него. Было бы ложью сказать, что ему это нравилось.
Несколько дней после падения с лестницы у ибн Русада болела голова. Плечо и спина мучили его дольше. Вероятно, на лбу останется шрам, решил дипломат, ощупывая рану. Он больше не испытывал воодушевления. Некоторое время он был зол, потом стал чувствовать постоянный страх.
Однажды ночью разыгрался шторм. Курафи несколько раз стошнило в ведро, а также рядом с ним, к сожалению. Его посещали тревожные мысли, которые ему хотелось записать.
Вопреки ожиданиям, ему в конце концов представилась возможность это сделать, так сложилась его жизнь.
Тем весенним утром, находясь в своем палаццо в маленьком прибрежном городе Сореника на юго-западе Батиары, где жила с прошлой осени, донна Раина Видал, часто называемая