Пока я ел этот огурец, отчуждённо наблюдая за странным процессом принятия пищи другими, мой разум гадал, почему это всё воспринимается мною в таком ключе. Это не было похоже на какую-то карикатурную сцену из какого-нибудь фильма, глумящегося над жадными до удовольствий пьяными обжорами, похожими на животных. Нет, наоборот: все ели умеренно и более-менее культурно. Просто то, как все, словно по расписанию, молча приступили к еде, выглядело как нечто неестественное, ненатуральное. Как будто группа инопланетян изучила застольные повадки людей, залезла в костюмы этих людей, и, следуя заранее написанному сценарию, теперь их, эти повадки, пытается сыграть.
Отчуждение проявилось в наиболее ясной и ощутимой форме когда я, ненароком, представил себя со стороны и увидел, насколько я здесь лишний, пусть и открытых намёков на это мне не поступало, либо я их не осознал умом, но увидел и обработал подсознательно. Ещё никогда я не ощущал себя настолько чужим и отрешённым в знакомой компании, пусть и немного разбавленной незнакомцами.
Медленно прыгая пустым взглядом от предмета к предмету на столе, создавая видимость присутствия моей личности на этом мероприятии, жуя огурец, захваченный этими ощущениями медленного самоизгнания, я панически метался по своему разуму в попытках найти вариант для побега: если не от этих чувств, то хотя бы места, куда можно убежать под их гнётом. Но мой разум был привязан к кровати в больничной палате сознания, а тело было заключено в камеру в тюрьме социального сосуществования. Мне стало не хватать воздуха – им задышивались окружающие, нагло и даже не задумываясь украв мою часть и дыша ей.
– Пап. Папа… – услышал я детский голос, раздавшийся откуда-то слева.
Повернув голову, я увидел, что худенькая девочка лет десяти, с длинными блондинистыми волосами, в светлом платье с сердечками и в толстых чёрных колготках, дёргает Слона за футболку.
– Да, доча. Чего тебе? – ласково обратился он к ней, повернувшись вполоборота.
– Я кушать хочу, – заявила она.
– Кушать… А ну-ка давай, иди сюда, на коленки ко мне!
Он усадил её к себе на колени, после чего повернулся обратно к столу:
– Ну, смотри, выбирай. Что хочешь кушать? Колбаска вот есть, сыр, пельмешки, огурчики-помидорчики… – водил он рукой над тарелками, указывая дочери на имеющуюся еду.
– Шашлык же ещё есть! – вдруг вспомнил Миша.
– Точно! – шлёпнул дядя Витя рукой по своему бедру и обратился к дочери: – Будешь шашлык?
– Буду, – ни секунды не колеблясь сказала она.
– Только