Но вот, наконец, солнце заметно стало склоняться к западу. Адмирал решил с наступлением ночи пойти на пересечку моря, взяв кратчайший путь на Керчь с тем, чтобы с приближением к крымским берегам лечь на Феодосию и ранним утром, в дымке берега, проскользнуть в Севастополь.
Солнце совсем приблизилось к горизонту. Горнисты сыграли зорю. Прошла минута… «Смирно, флаг спустить!» Солнце скрылось за горизонтом.
Сумерки, как всегда на юге, быстро сгустились, наступила черная южная ночь…
Вздох облегчения вырвался из груди экипажа. Тут только все почувствовали, что голодны. Баки загремели, и ложки весело застучали, требуя борща и пайков.
Офицеры шумной ватагой сгрудились в кают-компании вокруг стола. Пошли остроты, насмешки. Хотелось шампанского, но зарок не пить на походе свято соблюдался…
Ночь прошла спокойно, без всяких приключений. Как и рассчитывал адмирал, мы ранним утром проскользнули в дымке крымских берегов, а когда «Гебен» нас увидел, было уже поздно. Мы были под защитой своих линейных кораблей.
Александр Лукин. Флот, т. 1. Париж, 1934
Русский страж ночного Парижа
Garde à? Vous! Fix!..
Нестройный гул трехсот голосов затихает – бригадиры выходят вперед.
Часы показывают восемь и три четверти. Входит командан. За ним три инспектора в зашитых серебряными галунами фуражках.
Командан – в штатском. Безукоризненно одетый, с дорогим кожаным портфелем под мышкой.
Он начинает перекличку побригадно.
…Артуа, Амонье, Бертран, Буассон,
…Карэ, Кавеньяк… Руссильон, Робинэ…
Я поправляю плечевой ремень и смотрю на своего бригадира Мореля.
У Мореля бритое бабье лицо. Он – полный и маленького роста. Ему уже под пятьдесят лет, и он выслуживает пенсию.
На рукавах и на фуражке у него широкие бригадирские галуны…
– …Рожэ, Ренуар, Ростославоф…
– Презан!..
Я отвечаю голосом молодым и звонким, как некогда отвечал в далекой отчизне, стоя в строю юнкеров.
Перекличка кончается. Командан читает приказы, перемены в составе и в секторах.
В заключение звучит его сакраментальная фраза:
– Стражники, вы свободны!..
Он забирает свой портфель и уходит. Триста человек нестройной толпой, поправляя свои кожаные сумки и револьверные кобуры, двигаются через сквер к воротам.
– Свободны! Какая ирония! – обращается ко мне Петровский. – Вот вы увидите, какая это свобода!..
Уже год, из ночи в ночь, он гуляет по улицам Парижа с 9 часов вечера до 5 часов утра…
При свете уличного фонаря я заглядываю в свою контрольную книжку:
– Сектор 27… Площадь Конкорд – улица Руаяль…
Недалеко, и мне не полагается «прогонных» на метро. Я двигаюсь пешком. Идет беспросветный, ноябрьский парижский дождь. Блестят