Прогуливаясь по зеленогорскому пляжу с дядей Жорой, отцом и Катькой, мы иногда встречали мужчин с похожими, вытаращенными, как глаз, пупками, и тогда возникал неспешный уважительный разговор:
– С какого года? – весело спрашивал дядька, разглядывая пупок, словно это была редкая медаль за участие в русско-японской войне. – Ага, с тридцать восьмого! Это когда родилку уже из флигеля перевели. Видишь, Сережа, какой аккуратный ободок?
– Вижу, – наклонялся к пупку отец. – Ручная работа, военврач первого ранга Сапожников. Правильно?
– А в какой школе учился? – продолжал расспросы дядя Жора. – Ясно. А кто физику преподавал? Химера? Странно, почему же я тебя не помню… Ах, эвакуировали… Тогда другое дело.
Если отец сидел со своим пупком более-менее тихо, то дядя Жора создал на этой почве нечто вроде клуба: его члены перезванивались и обменивались визитами. Примерно раз в месяц дядя Жора выводил свою команду в новую баню с бассейном на углу Марата и Стремянной. Отец ходил на эти сборища, но держался в тени своего брата-близнеца, чей пупок все признавали за № 1, эталонный.
Несколько раз отец брал меня в эту веселую мужскую компанию. Они до одури хлестались вениками в парилке. По очереди ныряли в бассейн и зубами доставали со дна белую эмалированную кружку. Сидели, набросив на плечи простыни, и вспоминали детство, проведенное в Кронштадте – война, блокада, эвакуация, возвращение на остров… Пили водку с пивом и воблой. Звонко хлопали себя по пуговицам в центре живота. Хохотали. Хвалили дядю Жору, собравшего их всех вместе. Вспоминали, кто куда разъехался и кого еще надо привлечь к их избранной компании.
Крепких сорокалетних мужиков связывало место и время рождения, я любил их, как любил отца и дядю Жору, но перестал ходить с ними в баню. Это был их мальчишник, и я чувствовал себя на нем лишним. Они подмигивали мне, хлопали по плечу, по-свойски сталкивали с бортика бассейна в воду, нещадно лупили веником, как лупят только своих, но я видел их соскальзывающие на мой живот взгляды и читал в них разочарование: хороший ты парень, но пупок не наш…
Отец с дядей Жорой, кажется, поняли меня. Надо жить с тем пупком, что есть, решил я.
Мы приехали к дяде Жоре и позвонили.
Тетя Зина в знак протеста смотрела телевизор. Я на всякий случай передал ей привет от мамы, и она выдавила из себя улыбку.
Дядя Жора расцвел при виде брата и повел нас к столу, за которым сидел кряжистый, как сосна