Миша вздрогнул; он никак не мог понять, почему… почему эти зрачки насквозь, аллюзия на удавку страховки, необъятное нечто в груди. Почему он боялся говорить с ней? Она ведь столько раз видела его скрученным от панических атак на полу в туалете университета пред полосатыми кабинками с трещинами и рифтами, каждый из которых Миша знал до миллиметрового изгиба; видела его дрожавшие, как барабан стиральной машинки, изодранные до крови пальцы, роняющие сигареты одну за другой, смятые пачки в карманах и сахаристо-розоватые полумесяцы, остававшиеся на ладонях от того, как сильно и незаметно для самого себя он пережимал кулаки. Уэйн видела многое – слишком многое, или он просто позволял ей увидеть это. Его память замирала на графе четырёхлетней давности, не давая пробраться глубже, каждая деталь всё быстрее подталкивала к пропасти забвения и риска.
Когда Люси перевелась, наэлектризованность между ними заметно уселась всполохами: в соответствии с реалиями рафинированно-сладких подростковых фильмов они, редко дотягивающие ментально до своих двадцати плюс, драли глотки в караоке, много целовались, отказывались от здоровой пищи и вдвоём смотрели бессюжетные видео со «взрослых» сайтов. Когда те кончались, Люси тащила его в ванную, мыла гематомную шею, гладила за послушание (тихое, кошачье) и целовала, забивая в угол, на усыпанной пыльным блеском стиральной машинке. С укороченных волос капало, и когда она жмурилась, из ресниц получалась заводь для подбитой собаки. Он думал, что здесь давно стоило начать обживаться, давно стоило спросить – и почти сожалел, что слова застревали глубоко в глотке, амиантовый шампунь валился на голову, по руке, от предплечья – к пальцам, растекалась плазма. За один месяц Люси бросила танцы, сменила место учёбы, но ему казалось, что вместе с этим она сменила ещё и личность, и мысли, и огрубевший голос, и превратившийся в оголённые колючки взгляд, в котором Мише невозможно было отыскать отражения. «Ну хватит, Майкл», – те слова, сказанные тем голосом: Миша находил их у себя глубоко в охладевших рёбрах и не мог понять, почему ему это так невыносимо болело. Особенно это. «Майкл».
Первая