Царевна Софья и Пётр. Драма Софии. Андрей Богданов

после выхода книги в свет русские послы – официальные члены Великого посольства, в котором инкогнито участвовал Пётр I, – «жаловались» давно сотрудничавшему с Москвой амстердамскому бургомистру Николаю Витзену, что «господин де ла Нёвилль был очень плохо осведомлен о многом». Лавров доказывает, что знакомый Нёвиллю по Москве русский посол в Гааге А. А. Матвеев не только имел в библиотеке экземпляр голландского издания Записок о Московии, но косвенно упоминал и использовал его в своей «Истории о стрелецком бунте»[60]. Гаагское издание 1699 г. на французском имели и учитывали в работе Вольтер и его русский корреспондент академик Герард Фёдорович Миллер (в его библиотеке было также английское издание 1699 г.). Сегодня без Записок не обходится ни один серьезный труд по политической истории России начала царствования Петра.

      Да был ли мальчик?

      Сказанного, вместе с наиболее подробными на сегодняшний день комментариями к тексту, достаточно, чтобы Вы, любезный читатель, поняли смысл Записок Нёвилля не хуже профессиональных историков. Даже те из них, кто вчитывался в текст (а не просто «выгрызал цитаты»), не располагали таким объемом информации о людях и, главное, о логике политики России, выявленной нами в результате упорной 30-летней работы в библиотеках и архивах.

      Моим коллегам этого, как правило, более чем достаточно. Они очень серьезно относятся к «фактам» и любят сводить их к событиям и определениям. А ведь любой повествовательный источник – не формальный документ. Мысль автора, его чувства и ощущения, на мой взгляд, такие же, и даже более важные факты, чем точная дата и описание события. Короче говоря, записки современников – прежде всего литература. Лишь через внутренний мир автора мы «смотрим» на прошлые события. Именно эти точки зрения мы сопоставляем, сравнивая разные источники, чтобы получить четкую и «объёмную» картину истории.

      Иначе повествовательные источники несопоставимы. Если, конечно, мы хотим представить прошлое как жизнь, а не набор часто противоречивых «сведений», на котором многие коллеги останавливаются, полагая это требованием науки. (В действительности это предварительное собирательство, на которое подлинная наука опирается, начинаясь с иного – осмысления источников, понимания людей и их отношений.)

      Нам интересна подлинная историческая жизнь России, поэтому придется ещё раз внимательно присмотреться к оказавшемуся в нашей стране французу Нёвиллю. Или, как он сам часто именовал себя, Нёфвиллю. В обоих случаях это прозвище (фамилий Франция ещё не знала) переводится одинаково: «Новгородцев», – и определённо указывает на буржуазное, но ни коим образом не на дворянское происхождение автора. В XVII в., когда дворянский титул в этом уголке мира почти невозможно было купить, человеку с таким прозвищем и любовью к приключениям надо было проявить недюжинные способности, чтобы привлечь к себе внимание «высшего света». Чем таким он отличился, что многие, чуть ли не большинство серьёзных специалистов, целых два века признавали автора Записок о Московии «как бы