– В три дня тебе разузнать надлежит, отколь в царствие нашем случилась такая напасть родовитых? А как повинного сыщете, его, да и всю самозвань – на плаху! Всем, до единого – голову с плеч. А коль так случись, что не найдёте злодея – всю вашу Сыскную
избу посадить велю на кол!
* * *
«Воздаяние»
Двое дюжих стрельцов с бердышами втащили по крутым ступенькам на высокий, дубовый помост лобного места длинного и вёрткого, как вьюн, подьячего Титулярного приказа. Его руки были туго стянуты за спиной толстой верёвкой. На поясе болталась медная чернильница с торчащим из неё обкусанным гусиным пером. Подьячий то и дело вертел головой во все стороны, как бы желая напоследок насладиться такой возможностью. Толпа зевак запрудила широкую площадь. Следом за стрельцами на помост важно взобрался толстый глашатай с сизым носом. Он развернул длинный, до пола, свиток царского указа и степенно откашлялся.
– Мы, божьей милостью царь-государь стороны Пустопорожской, Ферапонт Тороватый, – заревел он по-медвежьи, водя носом вдоль строк, – сего числа велим огласить настоящий указ о приговорении писаря Игнашки Редькина…
Притихшая, было, толпа неожиданно загомонила, засвистела, заулюлюкала и затопала ногами.
– Кор-роче! – завопили сиплые глотки. – Указ-то, эвон какой длинный – до обеда не управишься. Давай постановляющую часть!
– Да, ладно уж, задави вас лихоманка! – проворчал глашатай, перебирая свиток. – Будь по-вашему. Значит, так. Упомянутого Игнашку Редькина, поправшего законы стороны Пустопорожской, нарушившего великое доверие государево и повинного в выдаче за мзду всяким безродным титулярных грамот о причислении их к именитому и знатному сословию, предать достойной каре. Повелеваю: писаря Игнашку казнить через четвертование!
– Эх-ма-а-а-а-а!.. – подпрыгнув, дурным голосом заревел писарь.
– Не ори, тут ишшо не всё, – глашатай покосился на него одним глазом. – Тут ишшо кое-что написано. Но милосердием нашим царским смягчаем сию кару и повелеваем отсечь одну лишь… Э-э-э… Нет, не руку. Размечтался! Одну только голову. Ну вот, а ты паникуешь!..
Двое рыжебородых купцов, стоявших у самого эшафота в широченных волчьих шубах, со вздохом переглянулись и задумчиво похлопали по туго набитым поясным кошелям.
– А у тех, кто по-воровски стал знатью, титулярные грамоты отымут? – громко спросил из толпы лупоглазый граф в бобровой шапке с торчащим из неё павлиньим пером.
Глашатай, неспешно спускаясь вниз, знающе ухмыльнулся.
– Известно дело, отымут. И грамоты… И головы…
– По… поделом им, мошенникам окаянным! – взвизгнул побледневший граф, куда-то быстро исчезая.
Купцы снова переглянулись и, кряхтя, запрятали кошели под полу своих шуб.
– Поделом!!! – заголосила толпа. – Палача сюда! Па-ла-ча! Па-ла-ча!
Громко сопя, на помост неуклюже взобрался рыхлый, щекастый