– Не смей разговаривать с чужими людьми! Никуда с ними не ходи! Не смей…
– Ой, больно! Перестань лупить! – плакала Женя. – За что?
Женя и сейчас, на пустыре, выстеганном снегом, памятью кожи ощущала сыпавшиеся на нее удары.
– За то. Заслужила. Спасибо, старичок заступился. Что бы могло случиться? Подумать – кошмар.
Удары становились все более вялыми, но от этого обида на бабушку, на весь мир не проходила.
– Я тебе не забуду!
– Перестань издеваться над ребенком! – подлетела Тамара и выхватила ремень. – Я Женьку пальцем не тронула никогда! – Ее большие тяжелые глаза наливались угольным блеском.
– Потому что она для тебя пустое место! – зло краснея, выкрикнула бабушка. Но было очевидно: не Женя являлась яблоком раздора, а неприязнь, длиной в жизнь, неумение жить бок о бок.
– Мама никогда меня не бьет. – Женя прижалась к ее роскошной груди. Тамара тяжело опустилась на кушетку, благодарно обняла ее. – Она моя мама, а ты просто бабушка, – выпалила с обидой.
– Женечка, – Надежда Николаевна хотела вырвать ее у дочери, но Тамара шлепнула ее по руке. – Такое в первый и в последний раз, обещаю тебе. Ты еще маленькая, иначе не объяснишь. Нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. Даже говорить, а ты пошла черт-те с кем. Хорошо, какой-то дворник помог. В Москве много разных сумасшедших, много дурных людей. Делают из детей колбасу и продают на рынке… – напускала она страху.
Женя подумала, какая из нее будет невкусная колбаса, наморщила лицо. Она вдыхала непривычный запах матери – смесь крепкого одеколона и цветочной пудры, потихоньку оттаивала.
Не за горами был Новый год, состоялась мировая. Тамара не сумела удержать в руках тонкую ниточку, на которую подвесила дочь. Тамару раздражали ее вопросы; в отличие от Надежды Николаевны, часто она не знала, что ответить, казалось, ее утомляло само присутствие Жени в жизни.
12
Прошло, по его подсчетам, около месяца этого невозможного, безразмерного существования. Прежний хозяин избушки, так внезапно, таинственно исчезнувший, не вернулся, не являл никаких признаков жизни, и собака, неизъяснимо странная, признала его за нового хозяина. Странная, потому что прямо на глазах Юсио она из неуклюжего подростка превратилась в матерого, сильного пса с почти квадратными глазами, вздыбившейся шерстью, торчащими ушами, с толстой пружиной хвоста, рассекавшего воздух, отгонявшего от него докучливую мошкару. Такое преображение не могло произойти за какой-то месяц и даже за два. Однажды, рубя чурки, Юсио нашел большой отсыревший коробок спичек, он его высушил и все ждал, когда же спички закончатся; он поранил руку. Из ранки не вылилось ни капли, кровь тут же свернулась. «Неужели оттого, что по сути ведь я мертв?» – вздрогнул Юсио. Но зря он тряс рукой в воздухе, кровь не вытекала, не покидала своего кожаного дупла. «Мое второе рождение