оставляют меня неметь,
глядя вдаль, обращаясь в знаки,
что привычны повдоль дорог,
чтобы, если решишь вернуться,
привели тебя на порог,
но чужого, прости уж, дома:
я в пути обессилел, друг,
да и память со мной сыграла
злую шутку, замкнувшись в круг,
не пуская меня наружу,
не пуская вовнутрь тебя,
опаляя морозом душу
дня, когда тебя потерял.
Как отучиться дрожать
Как отучиться дрожать,
когда день, как удар, каждый?
Я на тебя смотрю,
изнутри иссушенный жаждой.
Мне бы тебя пить,
но соленая – слезы – жжется лишь.
Ты не щадишь меня,
режешь заживо теми лицами,
что с фотографий лгут
мне улыбками, дразня память, и
как это утолить?
Как, ты мне расскажи, справиться,
как победить себя,
встать щитом над собой каменным,
коль, что ни день – удар,
куда ни пойди – камера?..
Лестницы
Безымянные дни, как лестницы,
бесконечные и во мрак.
Назови меня другом, только ты
чертишь кровью по скуле: «Враг»,
только ты бьешь наотмашь именем
не моим. Ухожу чужой.
Только разве чужой знать может, что
ты бледнеешь, когда ты лжешь?
Только разве чужой знать может, как
ты не в силах ночами спать,
представляя во мраке лестницу,
по которой послал шагать?
Твоему врагу живется давно спокойно
Твоему врагу живется давно спокойно,
это в голове твоей беспрестанно войны,
в голове твоей предательства и загадки.
Только взятки гладки
с твоего врага, глядящего мирно-тихо:
обращаясь к бездне, ты вряд ли разбудишь лихо,
оно спит спокойно, на прошлое без оглядки.
За черной чертой оградки.
Отвернись, я прошу
Отвернись, я прошу, пожалуйста,
мне не нужно поддержки, жалости.
Уходи, пусть тебе немыслима
сама мысль, что смогу и выстою.
Убирайся! Ну хватит, смилуйся!
Не ребенок же, хватит силы мне,
чтоб слепить себя вновь из крошева.
Я прошу тебя по-хорошему:
ну не надо, все это лишнее!
Только, кажется, он не слышит и,
пока я прошу бросить, сжалиться,
берет руку, сжимает пальцами,
а в глазах ледяное, стылое,
как зимой в сорок пятом было… но
с каждым мигом теплеет взглядом, и
солдат
прекращает
падать.
Я сам это выбрал
Джеймс,
я сам это выбрал: огонь и пули,
бессчетность