– Ты смерть? – прошептал мужик беззвучно.
– Я твоя жизнь, – ответил пришелец и невозмутимо вспорол волу живот слева.
Животное застонало, но даже не дрогнуло, потому что животные очень стойки, когда нужно. От вылившихся на снег крови и зеленого содержимого желудка шел пар. Незнакомец жестом приказал ошеломленному Ксенесу залезть внутрь.
Внутри вола было тепло и безопасно, хотя и тесно. Скотина собрала все силы и двинулась вперед. Русин один раз только глянул сквозь рану в боку животного: снаружи вьюга по-прежнему бушевала, но вол терпеливо и упорно шел, ведомый за уздечку незнакомцем.
Ксенес свернулся калачиком, спрятал голову под диафрагму и, успокоенный медленным, мерным биением бычьего сердца, уснул.
В тот вечер Марьяна Рак одна в хижине ждала возвращения своего глупого мужа. Ее пальцы блуждали по бусинам четок, и она даже не знала, о чем она молится: то ли о скорейшем возвращении мужа, то ли, скорее, о том, чтобы он проявил благоразумие и переждал пургу в каком-нибудь кабаке, пусть бы даже он при этом и напился по-мужицки и протрезвел только на третий день.
Она сидела, закутанная в три тулупа, и щелкала зубами: по полу дул такой сильный ветер, что ей пришлось затушить печь, потому что из дымохода в комнату летели клочья сажи, большие, как сухие листья. Марьянка иногда заглядывала в окно, но ничего не видела за ним. Не было видно даже соседней хаты, а ведь она стояла не дальше полусотни шагов. За окном заканчивался мир, дальше клубилась бесконечная бель.
Кажется, наступило утро, потому что метель немного просветлела, но не прекратилась. Марьянка грела жур на масляной горелке – на медленном огне, чтобы не расходовать слишком много масла, – когда заметила краем глаза, как за окном белая стена в одном месте как бы вспучилась, и из нее появилась тень. И эта тень, поначалу бесформенная, превратилась вдруг в повозку с запряженным в нее волом. Вола же вел человек, так обсыпанный снегом, что более походил на слепленного детьми снеговика.
Марьянка распахнула дверь прежде, чем раздался стук.
– Матерь Божья, Ксенес!
А это не был ни Ксенес, ни Матерь Божья. Незнакомец оказался невысоким, худым, как крыса, с мордой, красной от мороза и ветра, как у черта из вертепа.
– Кто вы? – Марьянка в одно мгновение вспомнила рассказы о разбойниках, бескидниках[16] и дворовой челяди. Она отступила вглубь сеней и схватила валек для стирки, чтобы шарахнуть им незнакомца по голове.
– Оставьте, – сказал тот утомленным голосом. – Не бойтесь, баба. Я Якуб Шеля. Я никому не причиню вреда.
– Чего вы хотите?
Но пришелец достал из-за пояса кривой нож и ударил в пах стоящего позади