Когда была убрана последняя свёкла, оказалось, что уже осень.
– А Микели-то завтра уже, – папа, оказывается, следил за календарём. – Петуха резать будем.
Густа, с детства помнящая ритуал с петухом, вдруг ясно поняла смысл праздника – конец работы. Конец этому тяжёлому изматывающему труду, когда каждый час в поле означал, что зимой на столе будет еда. Праздник по такому случаю был очень кстати.
В доме закипела работа. Скреблось и мылось, ставилось тесто на каравай, варился сыр. Папа прогулялся до опушки, чтобы нарвать рябины. По древнему поверью именно на рябину возлагалась обязанность хранить дом от мышиной напасти. И уже с вечера папа обстучал все стены ветками. А потом, как и полагалось, был зарезан петух, испечён каравай из трёх видов муки, и мясо, и сыр… Мама, оказывается, умудрилась подготовить к празднику моточек беленой шерсти, чтобы зима была тёплой, а папа разложил по блюдечку блестящие денежки. Всё было, как в детстве. Только не хватало Кристапа. Но на большой кровати лежали и агукали сразу три малыша.
Уже вечером перед сном Густа на минуточку вышла во двор. Над домом висел молодой месяц, в хлеву шуршали об стену боками корова и её молодая дочка, и время от времени всхрюкивала давно спящая свинья. Спали и птицы. А в амбаре надёжно хранилось то, над чем трудилась семья целое лето. Из дома шёл запах хлеба, и казалось, что жизнь наконец-то налаживается.
10
Зима опять свалилась на хутор вместе с белым-пребелым снегом.
Дороги замело, они снова сидели в своём доме, как на острове, где больше не было никого, а о том, что вокруг есть большой мир, напоминало только радио.
Папа, к которому постепенно возвращались силы, начал возиться по дому, подправляя то полку, то табурет. Малыши потихоньку росли, и двойняшки почти сравнялись с дочкой Марты. В отличие от Эмилии и Георга, у неё так и не было имени. Марта с нетерпением ждала, что приедет Петерис, и они вместе отнесут малышку крестить. Но Петерис никак не возвращался, и девочка, как звали её домашние, ползала вместе со всеми по большому тёплому ковру, сотканному бабушкой.
От Георга тоже не было вестей.
Правда, и получать их было некому, в город никто из семьи давно не показывался. Может быть, на почте и лежали письма, а может, и нет, кто знает…
Густе прошлая жизнь казалась какой-то далёкой, как будто бы приснившейся, и писем она больше не ждала.
Зима прошла, как в забытьи. А жизнь на хуторе, как ей и полагалось, шла себе, подчиняясь солнцу, которое ненадолго выглядывало из-за сосен, обещая, что весна непременно снова будет.
И действительно, первые капли с сосулек, вдруг откуда-то наросших на крыше, закапали-закапали, пробивая талой водой ледяной наст на зимних сугробах, и в воздухе запахло скорыми переменами. Дети, уже вовсю ползавшие по дому, ловили солнечных зайчиков, да и взрослые оживились.
Даже корова