– Ладно, езжайте. А я ещё в больничку схожу. Ярославина так и не опросил.
– Во-во, давай, – немедленно согласился Андрей. – Разделимся, больше сделаем.
Когда они, наконец, уехали, наступила долгожданная тишина и полнейшее спокойствие. Чтобы снова не уснуть, Сергей выпил крепкого кофе и отправился в ЦРБ – третий раз за сутки.
Артур Генрихович уже сменился, поэтому Ермакова встретил незнакомый молодой врач, рыжеволосый и с мальчишескими веснушками на лице. Голос, однако, был у него низкий, рокочущий. С таким в опере выступать надо. Стяжал бы славу.
– Странный этот ваш Ярославин, – гудел хирург, сопровождая Сергея в палату. – Такое впечатление, что многих элементарных вещей не знает. Всему удивляется. Так переполошился на утреннем обходе, когда мы к нему вместе с Артуром Генриховичем и завотделением вошли. Ещё и медсёстры с нами. Кажется, что никогда в своей жизни он сразу столько белых халатов не видел. На пижаму смотрел, как на гадюку какую-то. Разглядывал, в руках вертел, пока не помогли надеть. Даже пуговицы застёгивали сами. А завтрак? Ему принесли в палату. Он и говорит санитерке: «Пробуй при мне».
– И что, попробовала?
– Нет, конечно. У нас подобное не практикуется. Так ведь не стал есть. Завтрак целый унесли. А кушать ему надо, сил набираться.
– Я поговорю с ним об этом.
– Уж постарайтесь. Хотя он довольно быстро идёт на поправку. Раны почти затянулись, гематомы уже начинают рассасываться, болевые ощущения минимальны. Такое чувство, что день-два и можно переводить на амбулаторное лечение.
– То есть вы его выпишете?
– Нет, это гипотетически, конечно, исходя из общего анамнеза. А так дней десять у нас проведёт, не меньше. Послеоперационный период, наблюдение, сами понимаете…
Ярославин лежал на боку и смотрел в открытое окно на раскачивающиеся ветви деревьев больничного сада. Сквозняк приподнял штору, потрепав её над кроватью. Больной повернул голову и взглянул на вошедших.
– К вам из полиции. – Сообщил доктор и, кивнув Ермакову, сразу вышел.
– Ещё раз здравствуйте. – Сергей сел на тот же стул, на котором сидел ночью.
Отложив папку, скрестил руки на груди. Помолчал, разглядывая потерпевшего.
– Давайте так, Роман Игоревич, – начал неторопливо, – вы рассказываете мне правду о том, что с вами произошло, а затем мы вместе решаем, что из вашей истории мы напишем в объяснении, а о чём умолчим. Хорошо? Видите, я ничего не записываю. Кстати, мне сказали, вы отказываетесь от еды. Так же нельзя. Для чего вас врачи спасали? Уж явно не затем, чтобы впоследствии заморить голодом или отравить дурной пищей. Кушать надо, поправляться, особенно с вашими ранами. Обещайте, что будете есть. Договорились?
С небольшой заминкой Ярославин кивнул.
– Вот и славно. А теперь я весь внимание. Рассказывайте.
Больной задумчиво пригладил усы и бороду.
– Вряд ли вы мне поверите, –