Открыть глаза. Сергей Валерьевич Белокрыльцев

с его личным номерком вроде моего. Тогда я просто пошел, вглядываясь в номерки на пижамах, пытаясь для начала найти хотя бы шестисотые. Блуждая таким образом по парку, я понял, что в клинике находились люди совершенно разных наций, цвета кожи и возрастов. Это представляло дополнительные трудности. Кроме своего родного языка я никаких других не знал или попросту не помнил. Это несколько изменило мою первичную цель и теперь я искал русскоязычных пациентов. Я подходил к человеку и пытался заговорить с ним, но каждый раз мне отвечали на непонятном языке. Некоторые из людей, заметив, что я прохожу мимо, заинтересовано оглядывались на меня. Иногда меня самого останавливали и в свою очередь пытались со мной заговорить, но, поняв, что имеют дело с иностранцем, разочарованно отворачивались. В своих поисках я довольно часто встречал детей возрастом от шести-семи лет, но в основном были подростки. Только вели они себя не как дети. Дети резвятся, бегают, смеются, играют, а я наблюдал детей, которые передвигались неспешным шагом и остальным своим поведением ничем не отличались от взрослых и зачастую разговаривали с ними наравне, как с ровесниками. Было слегка непонятно наблюдать такое.

      Сколько же здесь всего пациентов? И у всех этих людей, выходит, тоже потеря памяти. Кем они были там, за стенами клиники, когда их нашли солдаты и доставили сюда? Бездумными куклами, бесцельно бродящими по пустым улицам, или одними из тех, с топорами, что озверело набрасываются на всех без разбору, пытаясь удовлетворить свою ненасытную жажду крови? Раздумывая над всем этим, я пришел к выводу, что хорошо, что каждый попавший сюда не помнит своего кошмарного прошлого, потому что здравый человек просто не смог бы жить со всем этим.

      Передо мной мелькали лица, но я продолжал вглядываться в номерки и пытаться найти кого-нибудь, кто говорил бы на понятном мне языке, когда кто-то легонько дернул меня за штанину. Я остановился, посмотрел назад и увидел мальчишку, лет девяти, с круглой коротко стриженой головой, пухленькими щечками и блестящими губами. На вид он был несколько бледноват и кроме толстенькой фигуры, ничем другим примечателен не был. Он несколько смущенно улыбался и смотрел на меня своими кругленькими немигающими светло-карими глазами, выражающими немое удивление, словно мальчик хотел о чем-то спросить меня, но не решался заговорить первым. Казалось, он весь состоял из сплошных округлостей, как будто целиком был собран из воздушных шариков, на которые надели пижаму, а на самом верхнем нарисовали уши, глаза, нос и рот. Тоже в виде кружочков.

      – Ну, здравствуй, малыш, – поздоровался я с ним.

      Я присел на корточки и, приветливо улыбнувшись, посмотрел на номерок мальчишки. 212. Было бы здорово, если бы он говорил по-русски. – Как тебя зовут?

      Малыш хихикнул и показал пальчиком на номер жетончика. 212. Ах ты! Все никак не могу привыкнуть к тому, что людей в клинике номеруют, как каких-то тюремщиков.

      – Что ж, мне можно не представляться, – пробормотал я в ответ.

      – Ты здесь недавно? – несколько резко от смущения спросил меня