«Я», «он», «мы», «они», «она»: местоимения беспрестанно сменяли одно другое в путаном синтаксисе нашей речи, пока мы обсуждали условия переезда. Теперь мы обо всем говорили с опаской, даже о самых тривиальных вещах, к тому же смягчали выражения, точно наши языки вдруг заходили на цыпочках, обуянные чуть ли не параноидальным страхом поскользнуться и рухнуть на ставшую вдруг очень зыбкой почву нашего семейного бытия. Энн Карсон[13] в «Сонете умолчания» говорит, что этому ровным счетом ничем не поможешь. Она называет местоимения «частью системы, что тень горазда наводить не хуже штор венецианских», хотя, возможно, имеет в виду, что это мы – в смысле люди, а не местоимения – и есть та «часть системы, что тень горазда наводить не хуже штор венецианских». Но опять-таки «мы» – это местоимение, и, значит, с таким же успехом можно предположить, что «мы» у Энн Карсон означает и то и другое.
Но так или иначе вопрос, в какую сторону окончательная расстановка всех наших местоимений в конце концов переменит нашу жизнь, сделался нашим гравитационным центром. Темным безмолвным ядром, вокруг которого вращались наши мысли и вопросы.
А когда доедем до Апачерии, мы что будем делать? – без конца спрашивал мальчик все последующие недели.
Да, так что будет дальше? – уже позже, когда мы заползали в постель, спрашивала я мужа.
Там и посмотрим, что дальше, раз за разом ответствовал он.
Разумеется, в реальности никакой Апачерии сейчас не существовало. Зато она очень даже существовала в сознании мужа и в его книгах по истории XIX столетия и все больше захватывала умы наших детей.
А лошади там будут?
А стрелы там будут?
А у нас там будут постели, игрушки, еда, враги?
Когда уже мы поедем?
Мы отвечали, что на следующий день после десятого дня рождения мальчика.
Напоследок всего за несколько дней до отъезда в Страну апачей у нас в квартире случилось нашествие муравьев. Больших черных муравьев, формой напоминавших восьмерку и обуреваемых прямо-таки патологической страстью к сладкому. Стоило забыть на кухонной столешнице стакан с чем-нибудь сладким – и нате, на следующее утро мы находили с два десятка муравьиных утопленников, павших жертвами собственного гедонизма. Сначала они освоили кухонные поверхности, шкафчики, раковину – излюбленные муравьями места. А потом взялись осваивать наши постели, бельевые комоды, откуда плавно переместились уже на наши локти и шеи. Как-то ночью я просто-таки уверилась, что если достаточно