– Из чего?
– Из пистолета… Могу идти?
– Давай.
– Там в коридоре Юрка. Он в техникуме совторговли, – уходя говорит отец.
– На этого совторговца кое-что не советское.
Отец в форме надзирателя, а сынок в таком же импортном плаще, как на его соседе Крылове.
– Где находился двадцать шестого января в одиннадцать?
– Дома.
– Говорят, контрабанду гоняешь. Выстрел у Крыловых?
– У меня нет с ними общей стенки.
– Может, будет. Давай информацию о них!
– Я бы рад, но нет у меня ничего!
– Но тогда ты их засёк, – напоминает Кромкин.
– Мы с ребятами бегаем, а Крыловы в дровянике пистолет прячут. Меня обещают утопить.
– И где он?
– У них, наверное.
– А марка?
– «Вальтер». Им пять лет дали.
«И тебе бы годик», – Юрка Брюханов не улавливает эту идею.
Торговцу музыкой велено уйти.
Отбыл и майор с видом ударно выполненной работы.
Руки Кромкина перебирают бумаги, будто ноты, по которым ему играть.
– Гляди-ка! – Усольцеву. В «Деле» фото. – Копия Эккерман.
– Кто такой?
– Биограф Гёте. Эрудиция Лолиты (ну, этой девушки из Риги), и правильно: на портрете в книге вылитый Генка-Рубильник.
– Напоминает бубнового короля. Все короли прямо и только один боком.
– Давай игру. Не в карты, но этот король будет козырным тузом. Его ответы: «…Ты убил пятерых?» – «Чтобы в таком обвинить, надо иметь немало козырей. А это неумственная клевета».
– Мощно выражается парень.
– Так и в протоколе, вёл друг Вольгина, ну, этот, как его, новенький…
– Мешковатых.
– Да? Такая фамилия?
– Его отец – директор торга.
– Я не контактирую. Не пользуемся блатами…
– …не дружим с Мешковатыми.
– «Кто твои друганы?» – «Мои друзья – музыканты. Я высокоумственный индивид».
– Да, «высокоумственный» протокол.
– Фамилия Мельде. Он – немец?
– Вывод Сухненко.
Агентурное сообщение (источник Берёза): «Нахожусь в камере с парнем (фамилия Мельде). Он арестован на ледяной дорожке от водопроводной колонки к дому с двумя вёдрами, полными воды. Говорит: “Я – высокородный субъект”. О том, по какому обвинению он тут, не даёт ответа».
Агентурное (источник Берёза): «…Родители Геннадия Мельде – немцы, дали ему имя Генрих. В ранние годы он кантовался в детдоме. “У меня тут плохая мелодия”. Якобы, чуть не убийство на улице Нагорной. “Ты – убийца?”– спрашивает Дундуков. “Такой, как я, никогда не признается”. – “И ты не признался, хотя грохнул кого-то?” Он готов не говорить “того, чего не надо”. “Яумею вырубать некоторые тумблеры головы и тела”. Дундуков в хохот. Я говорю: „Ты, Гена, видно, йог?“ – “Я, – говорит с намёком на меня, – не какой-то желторотый птенец”. Мельде рядится под бандита. Но и на щипача не тянет. Готов к откровениям, но мешает