Граф Монте-Кристо. Александр Дюма

не зная, куда его везут, сидел так спокойно и беспечно, он мог бы десять раз броситься в воду и, мастерски умея плавать, умея нырять, как едва ли кто другой в Марселе, мог бы скрыться под водой, обмануть охрану, добраться до берега, бежать, спрятаться в какой-нибудь пустынной бухте, дождаться генуэзского или каталанского корабля, перебраться в Италию или Испанию и оттуда написать Мерседес, чтобы она приехала к нему. О своем пропитании он не беспокоился: в какую бы страну ни бросила его судьба – хорошие моряки везде редкость; он говорил по-итальянски, как тосканец, по-испански, как истый сын Кастилии. Он жил бы свободным и счастливым, с Мерседис, с отцом, потому что выписал бы и отца. А вместо этого он арестант, запертый в замке Иф, в этой тюрьме, откуда нет возврата, и не знает, что сталось с отцом, что сталось с Мерседес; и все это из-за того, что он поверил слову Вильфора. Было отчего сойти с ума, и Дантес в бешенстве катался по свежей соломе, которую принес тюремщик.

      На другой день в тот же час явился тюремщик.

      – Ну что, – спросил он, – поумнели немного?

      Дантес не отвечал.

      – Да бросьте унывать! Скажите, чего бы вам хотелось. Ну, говорите!

      – Я хочу видеть коменданта.

      – Я уже сказал, что это невозможно, – отвечал тюремщик с досадой.

      – Почему невозможно?

      – Потому что тюремным уставом арестантам запрещено к нему обращаться.

      – А что же здесь позволено? – спросил Дантес.

      – Пища получше – за деньги, прогулка, иногда книги.

      – Книг мне не нужно; гулять я не хочу, а пищей я доволен. Я хочу только одного – видеть коменданта.

      – Если вы будете приставать ко мне с этим, я перестану носить вам еду.

      – Ну что ж, – отвечал Дантес, – если ты перестанешь носить мне еду, я умру с голоду, вот и все!

      Выражение, с которым Дантес произнес эти слова, показало тюремщику, что его узник был бы рад умереть; а так как всякий арестант приносит тюремщику круглым числом десять су дохода в день, то тюремщик Дантеса тотчас высчитал убыток, могущий произойти от его смерти, и сказал уже более ласково:

      – Послушайте: то, о чем вы просите, невозможно; стало быть, и не просите больше; не было примера, чтобы комендант по просьбе арестанта являлся к нему в камеру; поэтому ведите себя смирно, вам разрешат гулять, а на прогулке, может статься, вы как-нибудь встретите коменданта. Тогда и обратитесь к нему, и если ему угодно будет ответить вам, так это уж его дело.

      – А сколько мне придется ждать этой встречи?

      – Кто знает? – сказал тюремщик. – Месяц, три месяца, полгода, может быть год.

      – Это слишком долго, – прервал Дантес, – я хочу видеть его сейчас же!

      – Не упорствуйте в одном невыполнимом желании или через две недели вы сойдете с ума.

      – Ты думаешь? – сказал Дантес.

      – Да, сойдете с ума; сумасшествие всегда так начинается. У нас уже есть такой случай; здесь до вас жил аббат, который беспрестанно предлагал коменданту миллион