Впоследствии меня еще не раз поражала непостижимая способность Жанны угадывать и замечать в окружающем мире двуличие, ложь и плутовство. Сама я не обладала этим удивительным даром и постоянно оказывалась в дураках. Но при этом я, как ни странно, никогда не чувствовала себя обиженной или чем-то обделенной. Мне даже нравилось, что неприглядная изнанка жизни, похожая на гниль, затаившуюся под яркой кожицей спелого фрукта, остается скрытой от моих глаз до последнего и я могу спокойно, не сомневаясь и не боясь, радоваться жизни. Вообще-то Жанна, несмотря на всю ее ушлость и ловкость, тоже умела радоваться, но в ее радости никогда не было ничего наивного и простодушного. Ее с самых ранних лет отличала от других детей какая-то особенная проницательность и непередаваемая взрослая ирония, мелькающая, словно солнечный зайчик, в ее понимающей улыбке и остром взгляде. Я, раскрыв рот от изумления, наблюдала за этой похожей на цыганку девочкой. Она не пробыла в интернате и нескольких часов, а уже знала, что воспитатели воруют еду, что охранник часто оставляет свой пост без присмотра, дабы потихоньку сбегать в ларек за водкой, поэтому стащить у него ключи от кухни – плевое дело. Что дежурящая по ночам нянечка тоже не промах выпить на пару с охранником, а после выпивки будет клевать носом и не заметит, как по коридору бегают дети, которым в этот час полагается крепко спать в своих постелях.
Едва мы оказались на кухне, как Жанна мгновенно сориентировалась и отыскала початую коробку какао-порошка и большую распечатанную упаковку сосисок.
– Видала? – насмешливо бросила она в мою сторону. – А ты говоришь: каша с хлебом!
Помню, мы с ней тогда наелись сосисок до полного отупения, я даже опьянела от непривычно сытного и вкусного ужина. А потом мы горстями запихивали в рот сухой и сладкий какао-порошок с приятной шоколадной горчинкой и запивали его ледяной водопроводной водой.
– Послушай, а мы ведь тоже воры! – внезапно осенило меня.
Жанка согласно закивала, продолжая торопливо жевать какао.
– Воровать нехорошо! – на всякий случай напомнила я и тут же протянула ей ладошку за новой порцией угощения.
А Жанка от души отсыпала мне какао из заметно полегчавшей коробки.
Наше неслыханное пиршество прервали охранник с дежурной нянечкой, решившие наведаться на кухню за закуской и внезапно обнаружившие пропажу ключей. Нянечка надавала нам пощечин, а потом схватила за уши и заточила в карцер, где мы просидели целую вечность, разговаривая друг с дружкой вполголоса из уважения к окружающей тьме и тишине.
Из карцера мы вышли лучшими подругами и крепко держались за руки на утреннем совете воспитателей, где обсуждался наш проступок. В наказание нас отправили чистить снег в подмогу дворнику. Каждой выдали небольшую, вкусно пахнущую деревом лопатку, и мы, не размыкая рук, потопали во двор. Но я ничуть не расстроилась: теперь, когда у меня – абсолютно одинокой и всеми покинутой – вдруг появилась родная и любимая Жанка,