– Мы сейчас чайку попьем, – сказал, не повышая голоса, Микиль и повесил тужурку на кухонный шкаф.
Она отвернулась к очагу и высморкалась в подол передника.
– Пойди сюда, Мико, – сказала она, – давай-ка я тебя одену. Что это вы привели его в таком виде, папа? Что люди скажут?
– А мне наплевать, что они скажут, – ответил дед. – Подумаешь, невидаль какая – что, они сами иначе устроены, что ли?
Он сел к столу, спиной к двери. Выскобленный добела стол стоял у окна. Вокруг него были расставлены стулья, деревянные, прочные, с сиденьями, выскобленными не хуже, чем стол. Дед кинул шляпу на подоконник рядом с цветочным горшком, потянулся вилкой за картофелиной, подцепил ее и начал чистить. Посередине стола дымилось с полпуда картошки, мучнистой массой выпиравшей из лопнувшей кожуры.
Микиль Мор, вздохнув, пошел на свое место во главе стола, по другую сторону окна.
– Ну, Томми, – сказал он, – садись-ка пить чай. – Он достал вилкой картофелину и, обдирая с нее кожуру, стал рассматривать своего старшего сына.
«Мальчик хоть куда, – размышлял он. – Плечи широкие… Фу… да о чем это я? Я же люблю своего сына Томми и люблю своего сына Мико. Только своего сына Мико я люблю больше, потому что Господь его обидел. Но ведь это же понятно». Он смутно догадывался о том, как тяжко Делии пришлось, когда она рожала Мико, а с недавних пор он с беспокойством стал замечать, что Мико ей неприятен. «Мать Пресвятая Богородица, да с чего мне такое в голову лезет? Что-то очень уж у меня фантазия нынче разыгралась. Голову июньским солнцем напекло, что ли? Она испугалась, оттого что он упал в море. Известно, у женщин ведь все не как у людей: уж если они напугаются, так обязательно должны это на ком-нибудь из близких сорвать. Да куда мне, дураку, рассуждать о таких вещах, – решил он в конце концов, – ну их».
– Надо было мамке налупить тебя как следует, Мико, – сказал он, повернувшись к очагу, где Делия натягивала мальчику через голову сухую юбку. – Слышишь ты? И чтоб не смел больше впутываться во всякие истории. И в море падать не смей!
– Да, папа, – сказал Мико, вытаращив глаза.
– Смотри у меня, – сказал Микиль Мор строго, как только мог.
И вдруг – так уж странно устроена человеческая натура – Делия погладила Мико по голове, растрепала ему волосенки и сказала:
– Да разве ж он виноват? Он ведь не нарочно! Ну, иди, милый, попей чайку.
И, подойдя к очагу, нагнулась к большой тарелке, прикрытой крышкой от жестяной банки, сняла крышку и поставила перед ними тарелку вареной сайды. И тут Мико снова растерялся, да и Микиль тоже, и они оба взглянули на нее и принялись за свою картошку, а Делия подошла к столу, уселась между своими двумя сыновьями, наклонила голову и прочла молитву, а затем разложила им на тарелки дымящуюся рыбу.
– А все-таки, – сказала она, – придется его отдать в школу, и лучше всего прямо завтра. Пусть теперь учитель с ним управляется, раз нам не под силу.
– Не