Поздравляю себя с днем, когда я потеряла возможность уютно сидеть в маминой утробе, выбралась как раз на лотерею, где выигрыш для всех – забвение, просто в разных обертках.
(Не желаете ли быструю и без мучений смерть, или вас заинтересуют особые предложения? Только сегодня – смерть от неведомых инопланетных паразитов в яичниках! Спешите жить!)
С днем рождения, Лола – Лолита. Не знаю, чем думала мать, называя меня именем похотливой нимфетки, подозреваемый подстрекатель филфак неподсуден за истечением срока давности. С молчаливого одобрения отца.
Утро, и надо вставать.
Ноги Лолы двигались под одеялом, вздымая белые облачные волны. Я выпростала их, они вытянулись вперед, как полотно с односторонним движением, шевелили пальцами, там, вдалеке. Из всех 178 сантиметров изрядную долю занимали бледнокожие тонкие ноги с узкими лодыжками. Настоящая Лола была сугубо внутренней вещью, ездившей в этом теле на тусовках, модных показах, в магазинах, такси и автобусах. Эта самая внутренняя Лола позволяла телу пить, есть, дышать и всякое-разное прочее. Но от этого они не становились ближе друг другу.
Ноги медленно сползли вниз, на пол.
Так вот, я лежала, воображая себя поверженной богиней, чей срок жить без забот истек, смотрела на стену слева: там висели Burzum, Sepultura вперемежку с SUM 41 и Земфирой и ободранным плакатом с Шивой. Удалось нащупать скрипучую педаль воли и вдавить ее – села на кровати, ощущая мокрую на плечах футболку с облезлым принтом Варга Викенерса. Брр – дует.
Теплая аура сна отступала, впуская холодное дыхание осени. Она, сложив губы трубочкой поддувала в провинциальное щелястое окно.
Осенью все стремится вниз: листья, капли, и я тоже – растекаюсь, меняю агрегатное состояние. Футболка черным комком улетает в угол. Прошлепать босыми ногами по холодному и прилипчивому линолеуму – минное поле мороза.
Глава 1. Осенние тени и сны
Ноябрьский холод, закравшийся в хрущевку, собрался в ванной, покалывая тело. В облезлом зеркале я видела себя – худую и высокую, пухлые губы и немигающие, такие же глаза: большие, как два семени миндаля, переросшего, с серо-стальными пятнами зрачков. Люди говорят – красивая, мне же так не казалось.
Я видела абсолютно чужое существо; там, за полотном стекла, это не я. На модельных снимках было вообще нечто с наркотически-матовыми глазами и развратными губами. Настоящая Я старалась их поджимать, осознавая реальную связь между мною и «этим», но не принимая ее. Поджать губы, спрятав розовую плоть от глаз. Особенно – от своих.
Все мысли смываются душем, ненадолго, но легко. Главное – избегать зеркал. Или не смотреть в них дольше чем пару минут. Благо, что старенькое зеркало в ванной сразу запотевает.
Мелкая Лолитка – в детстве все было весело, дорога не уползала вдаль серой змеей, а бежала, подпрыгивая вместе со мной. Я тогда мечтала стать Эсмеральдой, как танцовщица из пузатого черно-белого телеящика с хрустким переключателем, там крутили мультфильм, что приковывал меня, замирало надкушенное яблоко. Но я – большая Лола, за окном плакучие ивы и первое ноября 2002 года. Вынырнув из воспоминаний и горячего душа, я покрылась гусиной кожей. Гуси-гуси?! Га-га-га! Есть хотите? Да-да-да. И Лолочка не прочь.
Отхлебнула кофе – когда я успела его заварить? Хорошо, что давно миновал сентябрь – как только солнце начинает утаивать свет, во мне скапливается темнота. Потом – привыкаю, и мы с ней помаленьку живем.
Дом с утра обливался холодным дождем. Капли бежали вниз, падая с серого карниза. Одна капля счастливо избегала товарок, фатально стремящихся упасть, с минуту, потом и ее унесло. Так же и я, пока держусь.
Хотелось писать – но идти лень, хрустели крекеры, я включала свои механизмы. Кап-кап. Благоразумно взятый накануне «академ» развязал мне руки для безделья и осеннего меланхолического разгула.
Честно, я не собиралась становиться кем-то, я предпочитала быть никем, ну или почти никем. Мой покойный отец и находящаяся за океаном мать не мешали мне декадентски душевно «тлеть» – не люблю слово «разлагаться». И словцо такое, вроде скорее про горение, чем про гниение.
Пора. Распахнула дверцу холодильника, с пьяных глаз расписанного пентаклями, астрологическими символами и выдуманными заклятиями. Завтрак отставной модели-неудачницы: кофе, один крекер, пиво. Есть у моего тела такая способность – пить пивчанский и не расползаться вширь, да и в целом трескать могу что угодно, хоть в этом тело и Я дружны.
На сером, исполосованном жертвоприношениями хлеба столе пальцы левой руки сжимают бутылку, содержимое ее плещется у меня в желудке, заскальзывает, щиплет. Пальцы правой бегают кругами, раздавая пинки лежащему на столе зубастому ножу и старенькой открывалке. Левая рука – женщина, она ласково приняла в себя туловище бутылки, ногти целы, пара колец: одно простое, с незатейливой вязью, второе – с крапинкой бриллианта. Правая рука до локтя покрыта сетью татуировок в виде пентаклей, крестов, она отчасти – мужчина, украшенная парой шрамов и помогающая иногда коротать мне холодные осенние