Ярость студентов разозлила ОМОН. В отличие от ротного командира Росгвардии, посчитавшего операцию по усмирению законченной, дежурный взвод омоновцев вернулся в здание и принялся производить «санитарные работы по выявлению причастных к совершению противоправных действий и им сочувствующих» (так будет записано в отчёте ректора об участии спецподразделения в подавлении мятежа).
Жёсткие действия омоновцев, напоминавшие соколиную охоту на зайцев, вызвали панику. Студенты других курсов, видя, как хватают их товарищей, и не понимая, что, собственно, происходит, запирали на стул аудитории или метались по коридорам, заваливая переходы парадной лестницы всем, что попадалось под руку. Это ещё больше злило блюстителей порядка. Матерясь и спотыкаясь о глобусы, они расшвыривали импровизированные баррикады, врывались в аудитории и хватали всех без разбора. Автозаки подъезжали один за другим. «Откуда их столько? – удивлялись горожане, наблюдая университетскую вакханалию. – Столько бы скорых в нашу больницу…»
На другой день, несмотря на разруху в умах и следы погрома в коридорах, согласно специальному постановлению ректора, в 13:30 в той же злополучной аудитории для «непокорного» курса была назначена та же самая скандальная лекция Пухловского. На возражения профессора ректор коротко ответил: «Это принципиально, Абрам Давидович. Или мы их, или они нас».
…Поредевший курс встретил лектора гробовой тишиной. Опустив голову, Пухловский прошёл к кафедре и раскрыл конспект. Никто не поднялся с места для приветствия. Никто не улыбнулся, когда профессор по привычке сказал: «Садитесь, пожалуйста». Казалось, в аудиторию вошёл не университетский учёный, а вползла противная гусеница, которую хочется вымарать из картинки и тут же забыть.
Профессор монотонным, будто чужим голосом отчитал лекционный текст. Он ни разу не остановился, не посмотрел в зал, чтобы отметить заинтересованность аудитории. Закончив чтение, Пухловский собрал бумаги и, не поднимая головы, вышел из аудитории.
Хлопок двери нарушил тишину. Студенты, просидевшие неподвижно полтора часа, пришли в движение. К кафедре выбежал староста 3-А группы, Пашка Ремизов. Он поднял вверх руку, сжал пальцы в кулак и произнёс: «Сибиряки, но пасаран!» Ему в ответ по рядам прокатился многоголосый ропот: «Но па-са-ран!» Протестный клич завис, как сигарное кольцо, под куполом аудитории и через распахнутые оконные фрамуги вылетел на университетский двор…
Глава