– У меня давление зашкаливает, но, если завтра станет лучше, меня отпустят домой. – И это все, что у меня получается сказать.
– Тебе стоит поспать, у тебя усталый вид, – произносит папа.
Я киваю, а потом опускаю взгляд на Чеви.
– У тебя все хорошо? Ты чего скачешь?
Он мельком смотрит на родителей, а затем корчит рожу.
– Ладно, мы поехали. Утром вернемся и…
– Я видел Тига!
Дьявол. Мое сердце пускается вскачь, и я начинаю задыхаться.
– Чеви! – бросает ему мама.
Родители готовы прибить Чеви, а я – их: они его видели и не собирались мне об этом рассказывать.
– Он весь в синяках, и на нем наручники, Елена! Ты знаешь почему? Я вот…
– Чеви, достаточно! – прерывает его отец.
Я с силой стискиваю зубы, но этого все равно недостаточно, чтобы сдержаться: руки дрожат, а на глаза наворачиваются слезы. Мама быстро подходит ко мне, чтобы обнять, но я ее отталкиваю. Не хочу, чтобы она меня касалась. Мне это не поможет.
Папа хватает Чеви за руку и ведет к выходу.
– Папа, почему она плачет?
– Сложно объяснить, Чев. Пойдем, подождем маму снаружи.
Дверь захлопывается. Я протискиваюсь мимо мамы и, собрав все свои силы, закрываюсь в ванной. Мне стыдно за собственную слабость, но еще более стыдно за то, что его заковали в наручники, хотя он ничего не сделал.
– Елена! – зовет мама, поняв, что дверь заперта.
– Оставь меня!
Она молчит. Я прислоняюсь спиной к стене и сползаю на пол. Больше нет сил стоять. Из-за двери доносится испуганный голос матери.
– Елена, пожалуйста, давай поговорим!
– Убирайся!
Теперь еще больнее, чем раньше. Обжигающие слезы катятся по щекам.
Глава 7
Никогда не забуду этот взгляд, которым смотрел на меня приемный отец, перед тем как исчезнуть за дверями лифта. Черт, как они могут думать, что я пытался сделать что-то подобное с моей львицей?
Мои нервы напряжены до предела. А вдруг Солис тоже так думает? Чувство беспомощности перед лицом этой ситуации изматывает, и я ничего не могу с этим поделать. Они же знают меня, они знают, что я на такое не способен. Отсюда вопрос: действительно ли они меня понимают? Видели ли они во мне что-то большее, чем просто сироту, покрытого татуировками и готового в любой момент оказаться за решеткой? А я вообще давал им возможность заглянуть глубже?
Однажды Солис сказала мне, что люди понимают, какой им дали шанс, только когда упускают его. И она права. Я тогда посмеялся над ней, но сейчас, прикованный к этой кровати, осознаю, что мне довелось прикоснуться к счастью, пока жизнь не отняла его у меня. У меня была семья Хиллз и моя львица… Я скучаю даже по субботним вечерам, когда мы с приемным отцом садились покурить и он донимал меня своими заумными монологами. Все безвозвратно