– Здравствуй, мил человек, – поздоровался Кузьмич с Петром Петровичем. И поздоровались мужики.
– Здравствуйте, – ответил на приветствие старик.
– Скажи, земляк, – спросил Кузьмич. – это, случаем, не дом Зарубиных?
– Так есть. Я Зарубин. Мы здесь с женой живём.
– Слыхал, небось, что в деревню электричество тянут, – продолжил Кузьмич.
– Слыхал, как не слыхать. Вся деревня гудит.
– Кузьмич, где копать-то будем? – вмешался в разговор Игнат.
– Ну-у, давай вот здесь, что ли. В метре от изгороди, – показал Кузьмич и, отойдя в сторону, принялся руководить процессом вкапывания опоры.
Пётр Петрович, не вмешиваясь, с интересом смотрел на происходящее из-за изгороди. Он видел в щель меж жердями, как быстро долговязый малый в одиночку выкопал узкую яму глубиной более метра. Как мужики поднесли бревно к краю и, потянув за верёвки, привязанные сверху, установили его в землю. Как рыжеволосый паренёк, ловко забравшись по гладкому столбу, отвязал верёвки.
Монтёры, работая слаженно и быстро, уже к середине лета установили все опоры в деревне и натянули провода. Когда же начали подключать дома, старик не возражал. Он вроде как и не нуждался в электричестве, но и не отказывался. «Пущай будет». А вот жена его ни в какую не соглашалась, открещивалась. И даже соседка Марфа, сколько не пыталась, но переубедить подругу так и не смогла. «Лида что ты кобенишься, – говорила она ей. – Неужто впотьмах свой век доживать собираешься!» Но Лидия Ивановна, точно не слыша никого, всё одно талдычила: «Не хочу я на старости лет ко свету лететь да от огня сгореть». Так и остались Зарубины жить, как жили.
А в деревне до конца лета только и разговоров было, что об электричестве. Старики охали да ахали. Девки песни на всю округу горланили, а парни танцы вытанцовывали, кто лучше. Говорили даже, что у Авдотьи в аккурат корова двух телят отелила. Брехня, конечно, но всем хотелось в это поверить.
Установилась осень. Опустели улицы. Перестали лаять на дворах собаки. Тяжёлая армада бурых, точно перемазанных сажей туч, бурлящих в низком небе от горизонта до горизонта, угрожающе повисала над мокрыми крышами деревенских домов. У изгороди в сумерках, сопротивляясь порывам встречного ветра, обдирающего с веток пожелтевшие листья, стоял старик. Его печальное и осунувшееся лицо, будто окаменев, было неподвижным.
– Не по душе мне такая осень, – сказал огорчённо Пётр Петрович, войдя в дом и стянув с головы сырую от мороси шапку-ушанку. – Не по сердцу.
Лидия Ивановна, седевшая тихонько у печи, промолчала и, даже не взглянув на старика, продолжила при тусклом свете масляной лампы штопать прохудившиеся носки. Пётр Петрович смиренно выдохнул, сморщил лицо и, отвернувшись к окну, стал в полном безмолвии дожидаться ночи. А после и зимы.
Глава 4
До середины