Она перекинула одну из ее длинных блестящих кос через худое плечо и показала Мэтью. Мэтью не привык определять оттенки дамских локонов, но в этом случае не могло быть сомнений.
– Это рыжий, не так ли? – сказал он.
Девочка опустила косу со вздохом, который, казалось, исходил из самой глубины её сердца и выражал всю мировую скорбь.
– Да, это рыжий, – сказала она безропотно. – Теперь вы понимаете, почему я не могу быть совершенно счастлива? И никто не смог бы, у кого есть рыжие волосы. Я не возражаю против других вещей – веснушек, зеленых глаз, и того, что я такая худая. Я могу представить, что их нет, что у меня цвет лица, как лепестки розы, а глаза, как фиолетовые звёзды. Но я не могу себе представить, что у меня волосы другого цвета. Я пытаюсь. Я думаю про себя: «Теперь мои волосы черные, как вороное крыло». Но все это время я знаю, что они просто рыжие и это разбивает мое сердце. Это мой пожизненный крест. Я однажды читала в романе о девушке, которая всю жизнь страдала, но не от рыжих волос. Ее волосы были, как чистое золото на алебастровом лбу. Что такое алебастровый лоб? Я никогда не могла понять. Вы можете мне объяснить?
– Боюсь, что не могу, – сказал Мэтью, у которого начала кружиться голова. Он чувствовал себя, как в молодости, когда другой мальчик заманил его на карусель во время пикника.
– Ну, тогда это, должно быть, что-то хорошее, потому что она была божественно красива. Вы когда-нибудь думали, что должен чувствовать человек, который божественно красив?
– Честно говоря, нет, – признался простодушно Мэтью.
– А я – да, очень часто. Что бы вы предпочли, если бы у вас был выбор: быть божественно красивым, удивительно умным или ангельски добрым?
– Хм – я точно не знаю.
– Я тоже. Я никак не могу решить, но это не имеет значения, потому что я вряд ли я когда-нибудь буду такой. И я уверена, что никогда не буду ангельски доброй. Миссис Спенсер говорит —… О, мистер Касберт! О, мистер Касберт!! О, мистер Касберт!!!
Это не были слова миссис Спенсер и девочка не вывалилась из повозки, и Мэтью не сделал ничего удивительного. Они просто проехали поворот и оказались на Бульваре.
«Бульвар», так его называли люди в Ньюбридже, это участок дороги длиной в четыре или пять сотен ярдов, над которым протянули свои ветви огромные, широко разросшиеся яблони, посаженные много лет назад эксцентричным старым фермером. Над головой был один длинный навес из белоснежных ароматных цветов. Под ним воздух был полон фиолетового сияния, а далеко впереди сверкало небо, окрашенное закатом, как витражное окно в соборе.
Эта красота, казалось, заставила девочку онеметь. Она откинулась на спинку кабриолета, скрестила свои худенькие руки и восторженно смотрела вверх на белое великолепие. Даже когда они проехали Бульвар, и ехали по длинному склону Ньюбриджа, она продолжала сидеть неподвижно и молчать. С не менее восторженным лицом она смотрела вдаль, на закат солнца, и в её глазах проносились чудесные видения