Некоторое время Шмель ходил вокруг этого, самого бедного в деревне дома.
Несколько раз он с глухом стуком прислонял нос к густо замороженному стеклу – в надежде, что его заметят изнутри.
Алёшка давно уже крепко спал, сидя за столом.
Мать его дремала под треск радиоточки, пока настойчивый шум во дворе не разбудил её.
– Врач, – сказала она вмиг посветлевшим голосом.
– Ночная новогодняя смена, – пояснила она спящему Алёшке совершенно серьёзно.
Лежавшим возле кровати костылём она растолкала сына.
– Сынок, сынок, сынок, – повторяла она торопливо. – Врач приехал.
Чертыхаясь и шаря руками на ощупь, забыв, где заснул, Алёшка поднялся и некоторое время стоял, растопырив руки.
Сообразив, наконец, куда надо сделать шаг, чтоб включить единственную на их дом лампочку, он ещё с минуту перетаптывался в слабом свете, слушая жалобное щебетанье матери.
Наконец, вынес дверь – и во тьме увидел щенка, которого так долго топил; только щенок этот вырос и стал огромен.
Шмель пихнул мохнатой башкой Алёшку – и тот упал, как скошенный.
Торопясь войти, Шмель наступил Алёшке на живот, на голову, и ещё куда-то.
Преодолев досадное препятствие, Шмель не раздумывая запрыгнул к Алёшкиной матери на старый диван, снеся по дороге табуретку с просроченными лекарствами.
Заняв место у стены, он смотрел на Алёшкину мать в упор.
Мощный его хвост мерно ударял о стену.
Она вдруг засмеялась.
Отирая с лица снег, Алёшка сел – и вдруг вспомнил, что последний раз мать так смеялась, когда ему было двенадцать лет. Ягоды с ней собирали.
Разводившие коз Слепцы всю вторую половину декабря ждали пополнения – козляток.
Каждый приплод, тем более новогодний, был в радость. Козлята рождались шёлковые на ощупь. Они доверяли миру, пахли теплотой и потешно крутили хвостиками, присасываясь к материнскому вымени.
В предновогодний вечер жена несколько раз выбегала проверить, как там дела. Коза волновалась, смотрела прямым, стыдящим взглядом, бока её бугрились, – но до полуночи так и не разродилась.
Глубокой ночью услышали в котухе шум.
– Родила! – убеждённо сказала жена шёпотом. – Наша-то девонька.
Взяв переносной фонарь, чуть разгорячённые выпитой настойкой, они поспешили к роженице.
У них имелись ещё две козочки, два козлёнка и взрослый бодучий козёл.
Муж по звуку топотанья отличал всю свою животину, и, подходя, отчётливо понял: перебегающий из угла в угол по загону старший козёл не просто возбуждён, но сильно напуган.
Жена распахнула дверь и вскрикнула. Тусклый фонарь едва не выпал из её рук.
Впервые в жизни она сумела подумать одновременно о трёх вещах: коза родила кого-то не того, настойка оказалась слишком крепкой, надо перекреститься, но мешает фонарь.
Муж,