– Я решила, что да. Мне показалось, нечестно было бы сказать.
– Почему же сказать правду нечестно? – удивилась она. – От чего ты его оберегала?
– Сама не знаю, – призналась я. – Я словно защищала себя.
Хармиона покачала головой:
– Нет, ты поступила наоборот: ты лишила себя защиты. О тебе будут говорить… мне даже подумать страшно, что они скажут!
– Мне все равно, – ответила я. – Нет, я не так говорю – мне не все равно. Я не могу допустить, чтобы меня высмеивали или жалели. Особенно жалели. И кого ты имеешь в виду, говоря «они»? Моих подданных? Римлян? Фульвию?
Ну вот, я и произнесла: «Фульвия».
– Да всех! Любого из них! Тех, кто судит, бранит, побивает камнями.
– Это иудейский обычай. Греки и римляне в женщин камни не швыряют, – уточнила я. – Кроме того, это убедит людей, что Антоний походит на Цезаря больше, чем Октавиан, раз пошел по его стопам.
Лишь когда я высказалась, до меня дошел юмор этой фразы.
Хармиона рассмеялась своим глубоким хрипловатым смехом.
– Я не думаю, что он последовал по стопам Цезаря.
Тут мы захохотали вместе.
Потом Хармиона сказала серьезно:
– Вряд ли Антония огорчило бы известие, что у него будет сын – единоутробный брат сына Цезаря.
О, другой непременно воспользовался бы этим, но чтобы Антоний – маловероятно. Что делало ему честь, но было его слабостью.
Через несколько дней я почувствовала, что обязана поговорить с Олимпием. Может быть, я хотела так утешить себя за то, что ничего не сказала Антонию. Мой врач отреагировал на новость еще более бурно, чем я ожидала.
– Ты лишилась рассудка? – воскликнул он. – А как же…
Я открыла шкатулку, где хранила подаренное противозачаточное снадобье, и молча вернула Олимпию флакон.
– Вижу, ты им не пользовалась, – проворчал он, заглянув внутрь.
Судя по тону, он сердился на меня, как родитель на беспутное дитя.
– Итак? – Олимпий поставил флакон, скрестил руки на груди и вперил в меня хмурый взгляд.
– Вы с Мардианом вечно приставали ко мне, чтобы я обеспечила трон наследниками. Пришлось пойти вам навстречу, – попыталась отшутиться я, но он не поддержал такого тона.
– О моя дорогая царица и бесценный друг, – сокрушался он. – Это ужасно, ужасно! В первый раз все отнеслись к твоей выходке снисходительно: сыграли роль суеверия насчет Исиды и Амона, да и Цезарю, признаться, сходило с рук все, что бы он ни вытворял. Но на сей раз дело обстоит иначе. Антоний не Цезарь…
Как говорил и сам Антоний.
– Олимпий…
Я была тронута тем, как близко к сердцу принимал он мои проблемы.
– Антоний не Цезарь, и мир не благоволит к нему в той же мере, – продолжал Олимпий. – Кроме того, в отличие от Цезаря у Антония уже есть дети. Цезарю ты преподнесла уникальный дар, что же до Антония – сколько у него отпрысков?
Мне пришлось задуматься и посчитать. Он точно имел ребенка от брака